Ну да, а 10-го октября я поеду в Питер. Этой доброй традиции стукнет вот уже три года.
Третьего в Мск будет Граф, 11 - Пикник в БКЗ. Нужно успеть. Чтобы 11-го в ночь вернуться.
Устала. Снова перечитываю Сартра. Знаете, какую его вещь я люблю больше? Конечно. За неимением адекватного ремесла всегда приходит Она.
Но я приеду, мой зачарованный Город, жди.
Это наш способ и наш нескончаемый ритуал -
от начала Времён в лабиринтах сонных дорог плыть
это наше скромное счастье быть,
даже если в пыли и золе,

«...быть везде и всюду чужестранцем,
вечным чужестранцем на Земле...»

@темы: lytdybr, питер, пикник

---

цвет мира похож на насмешку
и в спешке
мы уже забыли
на какие странные осколки зеркала били
завораживающе-прекрасные
чёрные жёлтые красные
со стекающих по коже мгновений небеса пили
тонкими пальцами у виска непохожих прохожих за нос водили
сгорали играли притворялись возрождались любили
хватали связанными руками воздух со дна небыли и были
мы уже забыли
кем мы не были, и кем были

только в чём же итог?
проскочить за порог
смятым фантиком от конфет -
меня любят тут или нет?

@темы: подстрочник, dein clown

---

Собирались сегодня с Солнышком поехать в магазин, но малыш не спал и я поднялась к ним. Был Лёша (её муж), но он к нам так и не вышел. Я, по правде говоря, в каком-то тихом ужасе. У них семья, да? Только почему же, когда он дома, он палец о палец не ударит, она ему всё приносит, всё уносит, готовит, убирает, следит за ребёнком, ходит с ним гулять... А он только лежит целый день на диване, да ещё просит, чтоб ребёнка к нему не пускали.
Пока ещё засветло, как раз сходили погулять. Дима (малыш) брыкался, правда, с удовольствием играл с нами в снежки. У "ЗИЛа" кафе "Маэстро", это так Пространство мне подмигивает (это одно из имён, которым я когда-то называла В., Мастера)
Дима странный. То есть он забавный и добрый, очень активный, общительный. Но речь малоразборчивая. И он очень невротичный, без мамы ни на шаг. Он уже маленький манипулятор. Он катается по полу и душераздирающе ревёт. Он пытается привлечь внимание? Он получает его в избытке, но не успокаивается. Мне психологически интересно, что с ним происходит. Отвлечь его удаётся с большим трудом, т.к. он в своём упоённом плаче ни на что почти не реагирует. Так происходит каждый день, особенно, когда его укладывают спать, и спит он тоже беспокойно - за ночь может несколько раз проснуться и орать. Я давно им говорила, что детской кроватке впритык к их собственной не место. И это немаловажно. Бедное Солнышко, т.к. Лёша вставать не желает.

Она мне сегодня сказала, что её мама про нас знает. Не знает, кто - просто, что, помимо мужа, есть ещё девушка. И она удивительно спокойно это восприняла. Наверное, это даже к лучшему, это тот человек, который, хоть и изредка, но даёт нам возможность подольше побыть вместе.

А я разрываюсь между отношениями и желанием снова пристально окунуться в дойч, он мне уже так скоро понадобится.

@темы: lytdybr, sonnenschein

---

Был совершенно какой-то безумный день потерянных в отделе детей, кошельков, прекрасных людей, требующих вотпрямщас найти им некий иллюзорный стеллаж мебельного цвета, свирепствующей зимы...
И когда-нибудь я точно подсчитаю, сколько раз за день я отвечаю на вопрос, где им взять шторку и штангу)

@темы: lytdybr

---

Лена, дама почтенных лет, которая работает со мной, рассказала, как нужно лечиться.
Сульфадиметоксин - в первый вечер по 2 табл., потом по одной таблетке вечером, до пяти приёмов.
В нос капать Каметон (5 и более раз в день)
Для горла: на 1/2 стакана тёплой воды 1/2 ч.л. соды и 1/2 ч.л. соли. Полоскать каждый час.

Ещё не забыть купить в аптечку Мирамистин.

Это всё мне на будущее.

@темы: lytdybr, телеска

---

По правде говоря, за всей этой мишурой, за глухой дверью, распечатавшей 2014 год, я не знаю, что же на самом деле произошло.
Была ведь история с Мастером, но ничему-то меня жизнь не учит. Я знаю, он до сих пор за мной наблюдает, но я не писала ему уже очень давно.
Много перекличек в этих двух историях, будто я теперь в его роли.
Я к Ней постучалась в вк в надежде найти родственную душу по Графскому интересу, почему именно к ней, я не знаю, в группе 8 тыс. человек, меня будто бы что-то вело. Было это 16 декабря. Не сознавая ни времени, ни дат, 16 января я предложила Ей встречаться, хотя бы иногда - для совместных немецких штудий. Хотя бы иногда, т.к. у Неё муж, ребёнку 2,5 года. Она меня старше на пару лет, а зовут Её также, как самую большую любовь Мастера. Кстати, с Мастером у нас разница аккурат в 29 лет. А 16 января это был день, когда я к нему вернулась, когда наши отношения стали принципиально иными.
Через несколько дней мы встретились в первый раз, в кафешке, как и планировали - с учебниками немецкого. Тогда же я мельком познакомилась с Её мужем. Я обычно нелегко схожусь с людьми, хотя работа в торговле и стимулирует навык говорения, но по природе я молчун. А тут я почувствовала что-то очень родное, и настолько было непринуждённо, тепло и просто... Она скромняжка, по-детски непосредственная и очень добрая.
Через несколько дней после нашей второй встречи в её блоге появился пост:"...интересно... очень интересно... оказывается, я би". Я за это зацепилась взглядом, где-то на периферии сознания начала понимать, вернулась к своим повседневным делам, поехала к отцу... Кажется, это было 3 февраля, с его логина открыла единственный доступный посторонним альбом, я их смотрела и раньше, но сейчас замерла с восторженным "ах!.. Солнышко, какая же ты красивая!.." И что-то в сердце кольнуло, дрогнуло, замерло - и снова зашлось в волнении и эйфории. В дороге думала про трагическую любовь Графа (его друг умер), уже дома обсудила это с Ней, и... я больше не могла молчать, меня накрыло, и я писала, писала о своих чувствах, желаниях, фантазиях, задавала вопросы - осторожные и не очень... Меня, как лавиной, накрыло этой взаимностью, я была к такому не готова, я, которая отмахивалась от любых отношений - и вдруг так внезапно, до слёз, взахлёб... Я была в смятении.
Потом я приехала к Ней в гости. Был муж, был малыш, квартирка у них совсем крошечная, укрыться негде, но мы не могли надышаться друг другом - так сладко и щемяще нежно, и слёзы на прощание, мои и Её - и до сих пор порой так... Уехала я достаточно поздно, хоть и надо было идти на следующий день на работу.
Её муж меня воспринял достаточно неоднозначно. "У неё странный взгляд", "Она не в себе". Правда, со временем стал мягче, но я стараюсь лишний раз с ним не пересекаться. А вот с малышом мы ладим хорошо, хоть я и совсем не умею с ними играть. Внешне он копия папы, но добрый, такой же, как мама.
Работать я была не в состоянии, но за эти 4 месяца я там уже в каком только состоянии ни работала... На обед не хотелось даже смотреть, за 4 дня я сбросила 4 кг, чувство - настолько через край, что выплёскивается слезами... Шизоид, я Вас не узнаю) Обычно я ловко рулю своими чувствами, смиряю сердце, но не тут. У меня ощущение, что всё это было предопределено, что этим управляю не я, будто свели нас Свыше. "Как две половинки..." У Неё тоже.
Ещё до нашей первой встречи Она показала мне свой давний рисунок. На рисунке была я кот, который как раз в то время жил у меня.
Мне в последнее время часто плачется - от переполняющей нежности, от какой-то неясной боли... Я давно наблюдаю за ребятами, Гьюрдом и Лесником, и, мне кажется, у нас могла бы быть такая же полная света и гармонии жизнь. Если бы когда-то Она не вышла замуж, если бы встретиться нам раньше... И мне грустно на это смотреть, Её муж Её не любит, не жалеет, не замечает своего счастья - я вижу это по его поступкам. Он относится к Ней как к личной вещи, пасёт, никуда не выпускает. Это страшно. Ах, да, ещё там есть невероятная бабушка, которая может примчаться к Ней на ночь глядя, чтобы только проверить, всё ли у Неё в порядке. Так, кстати, и случилось в первый мой приезд.
А меня... меня никто никогда ТАК не любил... Я никогда ещё не видела столько тепла и нежности, столько Света, столько...
Мне никогда ещё не дарили таких валентинок, не посвящали песен (бережно храню её в своём плеере). У меня появилось колечко с тремя камушками, под моей подушкой маечка с одним крылом (к вопросу о двух половинках), второе крыло - у Неё. Подарки Любимой)
Порой я вглядываюсь в зеркало и не могу понять, во что же тут влюбляться? Вот Она, да, во всех смыслах красива - делает шарнирных кукол, играет на четырёх инструментах, пишет музыку, стихи, картины, поёт, танцует... Жаль, семья ей сейчас совсем не оставляет времени. А мне же ещё расти и расти...

@темы: lytdybr, sonnenschein

---

На улице такой знакомый, совершенно питерский ветер, но всё же после работы я съездила за билетом на Пикник, вторую весну подряд попадаю на них совершенно внезапно и в последний момент. Нет, пока не снилось, но как же иначе - потом мы их долго в Мск не увидим, наверное, уже до новой осенней программы (тсс!.. у неё уже есть есть название , "Чужестранец" ))
Пикник празднует 10-летие своего обитания в уютнейшем ЦДХ - а это значит пантомимы упругий язык, Марсель Марсо и песни из каждого из 20-ти альбомов.
"А если в книге зазвучат слова и буквы?..." - это значит, что 30 световых лет год спустя мы снова дождались автограф-сессии. Уже читаю, совершенно замечательная книга вышла из-под пера Марата.

Вчера забрала с Планеты купленные ещё осенью акции - собственно, там книга-биография Пикника "30 световых лет" и календарь, всё с четырьмя автографами (сколько у меня уже ваших росчерков?...))

Эдмунд, этосамое Вы ведь позволите ещё одну маленькую шалость?) Нет, не боюсь, наоборот, соскучилась по Вашей энергетике, потрясающей, потрясающей,
как оголённый провод высоковольтный.

@темы: lytdybr, пикник

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Ко мне сегодня приходила пара, девочки примерно моего возраста, очень простые. Обустраивали свой быт. Они были парой, это невозможно не заметить, не почувствовать. Я бы, может, где-то в глубине им позавидовала, да не умею но столько тепла и нежного электричества в воздухе - что просто радуешься, когда встречаешь...

@темы: lytdybr, флиртующий мир

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

СМИРНО!

Но это значило, что нужно сначала подождать. Хотя я уже прошёл осмотр и был признан годным, но я был явно слишком юн для того, чтобы приступить к своей новой работе в бундесвере. Нужно было ещё девять месяцев потерпеть, что означало только одно –

(читать дальше...)

я эти девять месяцев буду, в известной степени, безработным. А поскольку в тот момент родители не торопили меня с поиском работы, и в нашем доме и речи не шло о том, чтоб дети наравне со всеми сдавали деньги, то все месяцы до призыва я проводил в своей музыкальной подвальной студии. Или просто катался на роллере по окрестностям и встречался с друзьями.

Тот факт, что мы, дети, всегда были полностью защищены родителями, не давал нам повода подумать о том, что средства к жизни в доме могли чего-то стоить. В доме всегда всё было, там всегда было чисто, всегда можно было поесть и одежда была постирана. Рай – до тех пор, пока однажды не приходится его покинуть и прийти к осознанию, что не всё в жизни является само собой разумеющимся.

И уже в скором времени это должно было произойти, так как в один прекрасный день меня наконец-то призвали. А поскольку в окружном военкомате я записался на должность санитара при военной авиации, то моя подготовка сразу началась далеко от дома – в Вюрцбурге. И хотя, благодаря моему самостоятельному решению бросить обучение и самовольно пойти служить в бундесвер, я и чувствовал себя взрослым и сильным, но когда я один вдали от родительского дома стоял перед весьма прозаическими воротами в казарму, я неожиданно снова почувствовал себя очень маленьким. И одиноким…

Я думаю, что этот шаг – делать, в конце концов, то, что мне хотелось, - был одним из самых важных решений в моей жизни. Это был шаг, требующий больших усилий, чем просто посвятить себя тому, чего от тебя ждали другие. И передо мной постоянно была опасность потерпеть неудачу в своих намерениях, признав тем самым правоту всех, кто меня от этого отговаривал.

Сегодня я знаю, что это было правильно. Когда я пишу эти строки, я очень счастлив ещё и тому, что тогда родители просто позволили мне действовать самому и что они – даже если они делали это нехотя – даже при таком решении всё равно поддержали меня и не позволили мне покинуть дом с плохими воспоминаниями.

Я хорошо помню свой первый день в бундесвере. Вокруг многочисленные товарищи по несчастью, которые и толком-то не знали, чего им стоит ожидать. В большинстве своём те, которые, в конечном счёте, оказались здесь не по своей воле – их призвали, поскольку на медосмотре не удалось откосить. И чудаки вроде меня, которые добровольно обязались прослужить четыре года. Но общим почти для всех было одно: каждый в какой-то мере испытывал опасения и едва ли действительно горел желанием познакомиться с предстоящей муштрой.

И хотя я был контрактником, но поначалу, естественно, должен был пройти так называемую строевую подготовку вместе с военнообязанными. Следовательно, можно себе представить, с каким непониманием военнообязанные смотрели на нас, солдат-контрактников. Мне, между тем, оставалось только надеяться, что, может, после трёх месяцев строевой подготовки меня переведут как можно ближе к родному городу, и я снова смогу жить дома. С этим наивным представлением, которое я себе придумал, все эти четыре года службы в бундесвере состояли, как я вообразил, только из трёх месяцев строевой подготовки. А об остальных 45 месяцах я как-то и не подумал. Эта поразительная наивность до сих пор вызывает у меня лёгкую улыбку.

Собственно, с самого первого дня в казарме стоял исключительно крик, а вся подготовка, по большей части, была тупой и направленной только на то, чтоб мучить молодых новобранцев – в конце концов, царила холодная война, и, как говорили, русские в любой день могли вступить в Германию. Но ежемесячно платили 1700 марок – для почти 18-летнего парня сумма просто немыслимая, зато позволяющая значительно легче перенести всё окружающее. Выдающееся денежное возмещение за принесённые неудобства. Я ещё ничего не умел, но уже много зарабатывал. Именно так, как я когда-то хотел и всегда представлял себе.

Нас поселили в комнатах с шестью новобранцами. В нашей комнате я был самым молодым, что, впрочем, неудивительно: кто, в конце концов, окажется настолько чокнутым, чтоб в 18 лет добровольно записаться на службу в бундесвере? Вопрос, который мне постоянно задавали мои соседи по комнате. Из шести новобранцев все – кроме меня – были в возрасте от 20 до 30 лет. По сути дела, все – уже состоявшиеся мужчины, которые получили образование и нашли своё место в жизни. И среди них – я, желторотый птенец, который добровольно пошёл служить по контракту.

И так потихоньку налаживалась жизнь в бундесвере. В течение недели по плану была строевая подготовка, на выходных я уезжал домой и занимался музыкой. Мой девиз при этом был прост, но эффективен: лишь бы не обращать на себя внимания, а спокойно и незаметно плыть по течению и ждать, пока не закончится строевая подготовка. И честно получать свой заработок и старательно его откладывать.

Я и сегодня не могу понять, почему в бундесвере ношение униформы принципиально должно было идти бок о бок со свирепым выражением лица, плохим настроением и громкими криками. Даже повседневное «Доброе утро» звучало так, словно человек совершил что-то страшное. Может быть, причина всего этого крылась в невероятно скверной еде – я не знаю, но я и поныне удивляюсь этому странному миру армии.

Как раз молодые ребята вроде меня, которых, в какой-то мере, буквально оторвали и переместили от домашнего очага в государственные казармы, попросту не могли понять, почему еда должна была быть до того отвратительна на вкус. В меню всё выглядело вполне сносно, а в действительности лежащее в тарелке нечто малость напоминало дохлую птицу прямо с улицы. И по пятницам на очереди был кулинарный шедевр всего недельного меню: мясной салат. Всё остальное, что подавалось на неделе, было без разбора свалено в одну кучу и пару раз перемешано. Мне тогда очень хотелось регулярно отправлять через курьера порцию-другую непосредственно в ответственное за это министерство обороны!

Во время моей службы в Вюрцбурге через пару недель произошёл удивительный случай, который повлиял на меня сильнее, чем я тогда мог догадываться. Со своего первого заработка я купил себе новый синтезатор, который я затем забрал с собой в казарму, чтоб иметь возможность в свободное время немного позаниматься музыкой. Как-то вечером мы уселись втроём – я за синтезатор, ещё двое барабанили руками по перевернутым вёдрам для мусора – и устроили маленький, правда, очень громкий джем-сейшн.

Должно быть, это было действительно слишком громко, поскольку неожиданно разъяренный штабс-унтер-офицер, которого мы все побаивались, распахнул дверь с явным намерением задать нам изрядную трепку. Но тут он испуганно остановился и в изумлении уставился на нас. И вдруг на его суровом красном лице появилась понимающая улыбка: «Это ведь здорово! Вы сами музыку сочиняете?».

Он пошёл обратно к дверям, затем ещё раз повернулся к нам и скомандовал: «Продолжайте!».

С этих пор тот унтер-офицер относился к нам намного снисходительнее – и я был изумлён. С нашей музыкой мы добились уважения к себе. Уважение и признание, которое я до этого едва ли считал возможным. Моя музыка действительно могла чего-то добиться – даже если это было только поразительный перелом в настроении одного из вечно угрюмых солдат…

Так быстро прошли недели и месяцы, и настал день принятия присяги, которой и должно было закончиться наше обучение. Вся церемония немного напоминала мне старые кинохроники – с той лишь разницей, что я сам был посреди неё. Маршевая музыка слева, маршевая музыка справа и даже на суровых лицах руководящего состава появилось что-то человеческое. Удивительное и в то же время страшное мероприятие.

На следующий день я узнал, что меня действительно переведут в окрестности моего родного города. Всё шло именно так, как я себе всегда и представлял. Не описать, что было бы, если б мои расчёты не оправдались. И всё-таки для этого потребовалась определённая доля удачи.

Мне оставалась последняя ночёвка в вюрцбургской казарме, но мне нужно было уладить ещё одно дело. В моей комнате жили ещё два новобранца – пара отменно накаченных бодибилдеров, которые за прошедшие недели постоянно терроризировали нашу комнату. И все эти недели мы провели за тем, что чистили или убирали за обоих всё мыслимое и немыслимое – из страха перед репрессиями. И поскольку обоим всегда было что-то не по нраву, я со своими товарищами по комнате постоянно были под угрозами или какими-то штрафными наказаниями от двух самодовольных здоровяков.

И этот дисбаланс, в конце концов, надо было ликвидировать. Я решил, что возвращение на родину следующим утром не должно принести обоим много удовольствия. Ну а поскольку я знал, что их переведут в другую часть Германии, то был уверен, что больше никогда их не увижу.

Я остановил свой выбор на старой доброй мази «Финалгон». Это лекарство было сделано на экстракте пиявки и нестерпимо жгло, едва только касаясь кожи. Я сам как-то намазал ей вывихнутую лодыжку и потому знал, насколько хорошо она прогревает. При этом в упаковочном листе было написано, что мазь ни в коем случае нельзя применять в области половых органов и заднего прохода, поскольку это могло привести к весьма болезненным побочным действиям.

Для меня это был решающий пункт. Когда обе гориллы наконец-то уснули, я вытащил их всегда лежащие сверху кальсоны из шкафа и щедро намазал швы в районе промежности мазью. Затем и сам лёг спать. На праздничной церемонии увольнения командующим оба этих господина, к сожалению, почувствовали недомогание. Очевидно, утро они провели в санитарной части и это, должно быть, помешало им попрощаться со своими товарищами по комнате. Досадно, но этих суператлетов я больше никогда не видел. Сейчас, когда я записываю эту историю, меня тревожит что-то вроде угрызения совести. Ну, разве что совсем чуть-чуть…

© Источник

@темы: unheilig, als Musik meine Sprache wurde, der graf, а-ахен!

---

verboten

Ехала сейчас на общественной маршрутке, у водилы стоит табличка:

"Автомобиль
не телефонная бутка (именно так!))
Разговаривать строго запрещено!!"

С удовольствием нарушала)

@темы: lytdybr

---

Самый полезный завтрак для доброго утра

@темы: lytdybr

---

В ИЗВЕСТНЯКОВОЙ ШАХТЕ

Это удивительно. Мне, кажется, было 16 лет – точнее я не могу сказать. И я увидел этот сон. Однажды ночью. Я вижу, как поднимаюсь по лестнице. У меня на плечах длинная чёрная накидка. Вот лестница заканчивается – и я стою на сцене. И вижу огромное море огней. Это были люди, которые держали в руках зажигалки и смотрели, как я пою песню. Высоким голосом…

И затем я проснулся.

(читать дальше...)

Мне приснилось, что я музыкант, стою на сцене и пою. И то, что я увидел, было замечательно. Это было прекрасное чувство – быть музыкантом. Стоять на сцене, петь, а люди там, внизу, слушают. И самое важное: им нравится то, что я делаю, и они держат в воздухе горящие зажигалки. Только сон, да. Но именно этого я и хотел: быть музыкантом…

Моё обучение на зубного техника началось в одно прекрасное утро понедельника. Школу я закончил с хорошими оценками, и теперь мне нужно было стать благоразумным человеком. Зубным техником. Как мой брат. Порядочная, надёжная профессия – никаких мечтаний, никаких фантазий. Что-то солидное и постоянное в зуботехнической лаборатории с хорошей репутацией. Больше никакого витания в облаках!

Отец разыскал для меня это место обучения, и всё шло очень просто. Каждое утро он подвозил меня туда по пути на свою работу, высаживал, а вечером снова забирал домой. Впервые спустя многие годы у нас снова было что-то общее. По крайней мере, в машине. После того, как я бросил настольный теннис, у нас с отцом почти и не осталось общих точек соприкосновения. Он жил в своём мире, а я в своём.

Свою мечту о музыке я тем временем забросил. Я был расстроен и в то же время чувствовал небольшое облегчение. То, что я всегда представлял себе и о чём грезил, было невыполнимо. Давление, которое, в конечном счёте, оказывали на меня мечты, исчезло. Мне нужно было освоить гражданскую профессию, а музыка должна была остаться увлечением. Не меньше, но и не больше.

Возможно, работа зубным техником была бы для меня оптимальным вариантом в этой ситуации. Профессия, которая фактически не требовала общения с людьми. Работа, на которой едва ли нужно было говорить. Каждый сидел на своём рабочем месте и работал со своим объектом, а поскольку я всегда был искусен в ручных ремёслах и долгие годы много рисовал, то обладал и вполне определённым талантом для этой профессии. Заместитель ректора школы вероятно оказался прав… По меньшей мере, он одержал верх.

По сути, я так и не смог смириться с его словами. Вплоть до сегодняшнего дня. В те моменты, когда я сомневаюсь в себе, - я и сегодня слышу этот голос. Собственно, он всегда остаётся моим демоном, который до сих пор со мной, и постоянно пытается всё свести на нет. Он всегда здесь, когда мне нужно принять решение или когда я должен пойти на риск. Я и сейчас не знаю, хорошо это или плохо. Знаю только, что он всегда во мне.

И как всегда – я повиновался «совету» заместителя ректора, и все были довольны. Вплоть до одного…

Зубопротезные лаборатории, по сути дела, были похожи на известняковые шахты в миниатюре. В воздухе парила повсюду мелкая пыль, а запах очень напоминал о столь нелюбимых походах к зубному врачу. Из всех помещений доносилось жужжание бормашин под тихое гудение вытяжных установок. В рамках моего обучения мне нужно было поработать во всех отделах лаборатории для того, как мне объяснил обучающий мастер, чтоб я смог освоить всё и затем стать универсальным работником. Но в действительности сработало гнусное старое правило «Без муки нет науки!». Мне приходилось подметать, чистить, мыть и убирать – и я это терпеть не мог. В этой лаборатории не было ничего общего с тем, чем мне нравилось заниматься.

В то время я постоянно задавал себе только один вопрос: «Ты действительно хочешь заниматься этим ближайшие 40 лет?». И ответ был однозначен: нет! Всё, чему я учился или, скорее, не учился в этой новой профессии, было, по моему мнению, ужасным и ненужным. Я сидел, рыдая, вечерами дома и был попросту несчастлив. Мои так называемые коллеги были значительно старше и потому очень далеки от моего подросткового мира. Во время работы все молчали, а во время перерывов говорили о вещах, которых я не знал и которыми не интересовался.

Дома я всё своё расстройство вкладывал в музыку. Я снова начал писать песни. Так я смог – как уже делал когда-то – переработать всё, что меня заботило, и создать для себя в песнях собственный маленький мир фантазий, из которого меня, однако, каждое утро резко вырывал звон будильника, зовущего на работу. Мои мысли снова повернулись в сторону бундесвера. Прослужить четыре года, заработать деньги, получить вознаграждение, оборудовать студию, профессионально заняться музыкой – собственно, мой план на будущее был прост.

Естественно, были препятствия. В то время как с мамой я всегда мог поговорить о причине своей хандры, то отец пока ещё не знал о моих новых старых планах. И, в конце концов, именно он позаботился о моём рабочем месте и образовании… Как бы он воспринял то разочарование, которое я ему уготовил? Это был большой вопрос, который мучил меня каждодневно.

Из опыта прошлого я уже знал, что только я сам и смогу по-настоящему помочь себе. Так что я должен был сам для себя принять решение. Сам для себя – не для отца, не для матери и не для своих учителей.

И так, на свой страх и риск, я решил прекратить своё обучение. При этом я действовал в открытую. О том, чтоб просто перестать туда ходить, не могло быть и речи. Я договорился о беседе с начальством, разъяснил причины своего решения, извинился за отца, который порекомендовал меня, и пошёл дальше своим путём. И впервые я почувствовал, каково это - выбраться из под надёжного родительского крыла и самому стоять на ногах. И это было действительно прекрасное чувство.

Для родителей словно мир рухнул, когда они узнали о моём решении. В моём близком окружении никто не мог понять, как можно было так просто потерять столь ценное в то время учебное место ради того, чтоб пойти служить в бундесвер. Юнец… Мальчишка… Что на него нашло? Его могут перевести куда угодно, и его никто не сможет защитить… Должно быть, для родителей это было ужасное время.

Однако – несмотря на гадко и коварно ухмыляющегося демона за спиной – я остался непоколебим. Он хотел принизить, добить меня – довести до полного подчинения, - но я оказался сильнее. Несмотря на то, чего ждало от меня моё окружение – в этом случае я его не послушался. Я чувствовал себя достаточно взрослым и зрелым, чтобы самому принимать решения, и после бесконечных обсуждений даже мои родители, кажется, всё-таки приняли это и оставили меня в покое.

© Источник

@темы: unheilig, als Musik meine Sprache wurde, der graf, а-ахен!

---

Собираю фоточки с концерта Маврика)



https://vk.com/album9351940_189780597

"Неотвратимое"

@темы: маврик

---

ДЕМОН

Я снова говорил. И говорил много, в конце концов, мне нужно было наверстать упущенное – после долгого молчания. Но, к сожалению, я уже достаточно скоро узнал, что повышенная потребность высказаться не всегда является преимуществом. Особенно в школе. Учителя не любят, когда им возражают или критически расспрашивают об определённых вещах. И если в прошлом мои оценки по устным предметам были скорее низкими, поскольку я никак не мог поучаствовать в уроке, то теперь, к сожалению моего окружения, я принадлежал к тем, кто беспрестанно разговаривал и постоянно всё брал под сомнение. «Лучшая защита – это нападение», - думал я – и вёл себя соответственно.

(читать дальше...)

Я нашёл удовольствие в говорении и со временем смог констатировать, что речь доставляет мне всё меньше проблем. Я даже мог теперь при разговоре смотреть другому человеку в глаза, что для меня долгие годы было попросту невозможно. Я даже откровенно искал ситуации, в которых мне нужно было удержаться перед другими людьми, глядя на них и беспрепятственно разговаривая. Я становился всё более уверенным и мог гораздо более открыто общаться с окружением, что в определённых ситуациях пока ещё стоило мне определённых усилий, но теперь всё-таки уже больше не сдерживало.

Также и дома немного ослабла напряжённость. Мне больше не нужно было читать вслух, и давление исчезло так же, как оно когда-то появилось. И я окончательно отказался от настольного тенниса. Это вполне могли быть первые предвестники подросткового периода и попытки протеста против родителей, но даже от этого решения была только польза. Мне не нужно было постоянно оглядываться, соответствую ли я отцовским требованиям. В нашем подвале теперь больше не стучали по мячам, а работали со звучанием, что приносило мне определённо больше удовлетворения. Там я и сидел в своём закрытом мире, в котором я совершенно спокойно мог посвятить себя своим звуковым фантазиям.

Тем временем в музыкальном плане я уже отошёл от «Trio» и перешёл к более сложному звучанию. Оно стало мрачнее и патетичнее. Благодаря брату я тогда познакомился с Depeche Mode и позднее – с Sisters of Mercy. Одновременно я в те же годы открыл для себя Pink Floyd. Всё началось – как и у почти каждого подростка тогда – с альбома The Wall. И в композиции «Another Brick in the Wall Part 2» в исполнении вступал школьный хор, который, как очевидно, – это проявилось спустя многие годы – повлиял на меня сильнее, чем я тогда мог догадываться…

Но в тот момент у меня были иные заботы. Моё будущее. В школе вдруг начала витать тема предстоящего выбора профессии, хотя до выпускных экзаменов было ещё два года. Тем не менее, учителя уже очень активно интересовались профессиональным будущим своих учеников. Ну а мне, собственно, и не нужно было долго размышлять. Ответ был передо мной как на ладони: музыкант!

Между тем, мои профессиональные планы не вызвали шумного одобрения родителей, да и учителя были не в особом восторге. Вероятно, всё это казалось им наивной мечтой подростка, которого сначала нужно вернуть с небес на землю, к реальности. Это называлось «Сначала научись чему-нибудь толковому, а там посмотрим». Потому что работа музыкантом считалась безрассудством, особенно в таком маленьком городке, как мой…

Очевидно, что это была несбыточная мечта, так как обучение музыке, по сути дела, вообще не принималось в расчёт. Высшее учебное заведение я должен был бы оплачивать сам, и – исходя из всего, что я тогда знал – учёба не имела бы отношения к музыке, как бы я того ни желал.

Но у меня был план. Я должен был заняться тем, что помогло бы мне заработать много денег, чтобы когда-нибудь я смог позволить себе собственную студию – чтоб суметь самому профессионально создавать музыку. С этой мотивацией в подсознании я принялся за поиски подходящей работы. Мне нужно было найти что-то такое, благодаря чему я смог бы заработать достаточно денег, чтоб суметь в скором времени осуществить свою мечту о музыке.

Весьма амбициозный замысел, поскольку тогда вообще было достаточно тяжело после школы найти профессию. Но у меня была цель, и её стоило осуществить – неважно, каким образом. И я вбил себе в голову, что пойду в бундесвер и буду служить 4 года. Там я уже с первого дня получал бы сравнительно много денег, без особой, собственно, необходимости уметь что-то делать. Для этого мне не нужно было какого-то образования, меня 4 года не могли уволить и в результате я ещё и получал большое вознаграждение, которое я сразу мог бы вложить в свою студию.

К моему удивлению, я со своим намерением не встретил у родителей особого сопротивления – а мои учителя, между тем, были в ужасе. Гражданская служба – да, военная, точнее – солдатом-контрактником: Нет! Никогда! Я, должно быть, был единственным среди почти тысячи учеников, который пожелал идти служить в бундесвере. В преподавательском составе, сплошь состоявшем из сторонников движения за мир во всём мире, - представление в духе фильма ужасов. Мир объят холодной войной, Германия переполнена ракетами с ядерными боеголовками – на автомобилях преподавателей наклейки с голубем мира и танками, у которых из стволов растут цветы, - а тут приходит парень, притом музыкально одарённый, и объявляет, что собирается на военную службу…

Мои планы были встречены с неприятием, если не сказать – с отвращением, - хотя мои мотивы были совершенно ясны. Но всё это не принималось в расчёт. Для себя я знал, что это было правильное решение, даже если моё окружение не могло меня понять – или не хотело понимать. Потому что у меня была мечта. Которая, к сожалению, совсем не вписывалась в картину мира моих учителей.

Политикой я в то время совершенно не интересовался. Я был целиком и полностью сконцентрирован на своей музыке, для всего остального в моём мире не было ни времени, ни места. Беспокойство по поводу моих планов на будущее было мне совершенно незнакомо. Мне нужно было только в бундесвер, а не в иностранный легион или Фракцию Красной Армии. Но, в отличие от этого, я чрезвычайно напряжённо и остро переживал то, что придётся покидать родительское гнездо и самому становиться на ноги – шаг, который я до этого никогда ещё не делал.

Но события пошли своим чередом. Однажды меня без предупреждения неожиданно вызвал с урока заместитель ректора школы. Когда происходило нечто подобное, все знали, что наверняка случилось что-то плохое. Ни одного ученика не вызывали с урока без уважительной причины – даже заместитель ректора. А теперь я был на очереди и понятия не имел, что же я мог натворить.

Он пригласил меня зайти и предложил побеседовать. Я позволил себе сесть и теперь ждал выволочки, сам не зная при этом - за что. К моему удивлению, этот человек начал рассказывать о своей жизни. Как выяснилось, он сам несколько лет провёл в бундесвере. Он, видимо, был офицером в запасе и теперь с эпическим размахом назидательно повествовал о своём военном опыте. Чего я, собственно, не мог понять – до тех пор, пока он не сказал следующее: «Знаешь, ты не создан для того, чтобы стоять перед людьми и говорить... Найди себе такую работу, чтоб тебе не нужно было ни с кем разговаривать, и чтоб не было никакого контакта с людьми. Где-то в офисе или что-нибудь в этом роде. Главное – ты не должен стоять перед людьми и разговаривать – потому что они тебя высмеют и никогда не будут воспринимать всерьёз…».

Я словно остолбенел. Надменность в его глазах чуть ли не пожирала меня, и я больше не сказал ни единого слова. Я и сегодня помню, как у меня перехватило горло, - и я до сих пор не забыл эти слова. При этом человек меня совсем не знал. До этого дня мне не доводилось перемолвиться с ним ни единым словом, и я ни минуты не провёл на его занятиях… А теперь этот разговор, в котором мой речевой недостаток, - который я на тот момент уже почти преодолел, - был взят на вооружение против меня же и моих намерений.

Судя по всему, ректор узнал о моём заикании от учителей, которые до этого тщетно пытались заставить меня отказаться от моих планов. Эти мнимо миролюбивые педагоги у меня за спиной выдумали подлую стратегию, чтобы меня – как они это подразумевали – защитить. И этой хитростью меня под конец лишь уничтожили…

Что было дальше после этого разговора, я уже не помню. Полагаю, я молча вышел из кабинета заместителя ректора и вернулся на урок. Сейчас я думаю, что в тот знаменательный день я больше не вымолвил ни слова. И я знаю одно: позднее я ни одному человеку не рассказывал о том разговоре.

Мои родители точно выступили бы против, если б узнали об этом, поскольку этот человек определённо поступил неправильно – и это ещё мягко сказано. В тот день я вернулся домой ужасно подавленным. И снова молчаливым – я буквально потерял дар речи.

Позднее мама рассказывала, как я в один прекрасный день сообщил, что больше не хочу идти служить в бундесвер. Она меня никогда не спрашивала, как я принял это решение. И если бы она спросила – ответа, очень для меня горького, я бы ей, наверное, так и не дал бы. Я просиживал в школе оставшееся учебное время и всё меньше сочинял музыку.

Я всё ещё сидел иногда за своими инструментами, но страсть пропала. Это как в игре в монополию: «Вернитесь на старт!». И я снова был молчалив, замкнут и нерешителен – почти как раньше.

Не так давно я получил письмо из школы, в которой раньше учился. После того, как я однажды публично рассказал об этом очень ярком жизненном опыте, передо мной захотели извиниться по всем правилам. Они выразили надежду, - так было написано, - что я всё-таки смогу сохранить добрую память о своей школе. Что мне сказать по этому поводу? Конечно, надеяться можно всегда. Но в таком случае это всё-таки очень тяжело…

© Источник

@темы: unheilig, als Musik meine Sprache wurde, der graf, а-ахен!

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Сергей Маврин & Юрий Алексеев - 100 лет на двоих! Plan B, 28.02.14

Да! Концерт мавриков! Наконец-то я на него попала, как ни странно, на групповой - в первый раз) И всё было отлично, кроме, пожалуй, самого клуба: мерсская охрана, организация, звук... мне показалось - или звук в Plan B действительно так себе? После сольного Тёминого номера вроде немножко отрегулировали - и я уже отчётливо слышала всех, но вот с Тёминым микрофоном прям беда-беда, в первом ряду звук был утоплен.
Пока ждали начала, интеллигентные куницы успели принести из бара интеллигентный чай (митол-концерт, нуачо, разорви шаблон!!), поставили его аккурат под монитор - я на это опасливо косилась: сейчас дадут звук и чайничку придёт бдыщ!!) Но нет. Начало задержали на час, взвывать стали даже терпеливые куницы ("Серёжа, выходи! Фанаты мёрзнут! Караул устал!")) В клубе действительно было свежо, ну, потом-то конечно, стало жарко) Наконец Славик в последний раз проверил аппаратуру, по сцене летали шарики (самый рыжий и упоротый всё время прилетал в нашу сторону)), свет и ярко-зелёная надпись "МАВРИН" уже были готовы давно. Кстати, свет был хорош, как и дым-машины)) *люблю такие вещи! ^_^* И вот...и вот... и вот в совершенно неожиданном образе Хоттабычей на сцену выбегают Наши Все! Будем жить! =)) Погнали!) *порадовал и дальнейший костюм Серёжи: белый пиджак на растатуированное тело, бабочка и чёрная шляпа, ему так очень классно! ^_^
Первый раз увидела Артёма. Он молодец. В свете последнего, полагаю, ему до сих пор не до веселья, но праздник не спрашивает, когда ему случаться. Когда-то в "Историях" Сергей рассказывал, что у Тёмы были проблемы с живым пением, за что он одно время даже был уволен из группы (но возвращён обратно после того, как спас серию концертов) - но сейчас он отлично поёт почти что три часа. У него интересная энергетика - он по-маврински мимимишен, но в то же время есть в нём что-то инфернальное... И у него прохладные ладони) Я тут пришла к выводу, что он вполне себе лиртенор (верно?) - высокий и надрывный, как я люблю, верха и обертона у него очаровательны. Мне вообще из мужских голосов нравится бархатный баритон и надрывный, с драйвом и огнём, тенор. И Артёму бы записать сольную пластинку с вещами такого плана, как он нам читал. Это было замечательно. Кстати, куницы, подсказывайте, что это было?) Басня? Тёма часто со сцены что-то читает? В один из моментов он взял мыльницу у стоящего рядом со мной Вани Коршунова и снимал зал Ваня, делись, что там Тёма наснимал - ну, это, я так понимаю, жест привычный. А после концерта Тёма эксплуатировал Арию, которая его повезла домой) Не знаю больше ни одного коллектива, которые были бы настолько открыты фанатам, и мне такая открытость очень нравится.
Басни Крылова играл Лёня) Про вот этих милых зверушек)
Вообще сет был прекрасен, всё самое любимое и вкусное (жду, когда кто-то где-то выложит). Была "Castlevania". Были "Крылья". Была "Русь". Была премьера новой песни на стихи Бодлера, одного из моих декадентских любимцев. Хочу расслушать её в студийном варианте, получилось очень интересно) Называется она "Неотвратимое". И написал её Юра)
Юра! Юра всё-таки сдался под нашим натиском и спел нам "Флажок"! ^____^

"И мой! И мой! И мой флажок со мной!..."

Оччень хорошо на концерте идёт "Война свиней") На самом деле, песня-то о серьёзных вещах, но это ж такой стёб!!)))
И "...сердце желало на ЖОПУ тревоги", - пренепременно хором!))

И не только хором, не только вместе с Тёмой, но и сами спели "Город, стоящий у солнца". Это почти что гимн.
Ах, да, ограждения не было!) Это, может, не всегда удобно физически, но всё же здорово - в ГлавClub'е бы так, но, наверное, не дождёмся)
Из гостей на сцену поднимались - в начале концерта - две девочки, кто такие, не знаем, но с ними мы спели деньрожденную песенку. Ближе к финалу - тюменские друзья мавриков - Юре подарили подписанную автором огромную книжку про Тюмень, а Серёже - царский подарок! - выложенную каменной крошкой огромную цветастую картину - там природный пейзаж, надпись "Маврин", кулак, радуга... радуга! ^___^ Всё так символично и образно) А после них на сцену выбежали поздравить два каких-то карапуза младшего школьного возраста, Серёжа сказал:"Я же говорил, что будет импровизация)"
Вынесли бокалы, торт, Аня раздала всем музыкантам весёленькие очки, пожелав, чтоб жизнь была такой же - и оба именинника задули свечи)
После концерта охрана всех выгоняла-выгоняла, а мы всё никак не выгонялись, Алик подсчитывал выручку от продажи мерча, группа вышла фоткаться с фанатами и раздавать автографы. Я долго наблюдала за Артёмом, за своим настроением, и всё-таки - да)



* * *
Спасибо маврикам за праздник, энергетику, драйв, за сюрпризы и шикарнейший сет, за весь этот душевный вечер, всем лучи любви! ^___^

"Зажги
Каждое спящее сердце
Живым вечным огнём,
Я молю лишь о нём..."

@темы: маврик, autogramme

---

ПРЕДДВЕРИЕ АДА

С оценками, которые я получил из-за своих, строго говоря, отсутствующих достижений по устным дисциплинам, и благодаря мнению моего учителя, что ученик из меня – более, чем очевидно - неспособный, мне в результате оставалась только неполная средняя школа. И если я уже начальную школу воспринимал чем-то вроде чистилища, то теперь казалось, будто я окончательно попал в вечный мрак. Мне предстояло худшее время моей жизни.

(читать дальше...)

Воспоминания предстают передо мной, как будто всё только что произошло. Как мы с мамой в первый учебный день пришли во двор школы и сразу стали очевидцами страшной драки между двумя школьниками. Сцены, которым не было места в моём хорошо защищённом мире, и поэтому я руками и ногами был против этой школы. Но выхода не было.

Когда я сейчас сижу над этими строками и размышляю об этом, то мне делается не по себе. Ну что за безжалостный круговорот! Маленький мальчик не справляется с напряжением в начальной школы и начинает заикаться. Из-за речевого нарушения его достижения оценивают настолько низко, что он попадает только в неполную среднюю школу. И уже там он попадает в ещё худшую ловушку. То, что поджидает его в этой школе с социальным гнётом, насмешкой и подавлением, превосходит всё, что было до этого, и грозит низвергнуть мальчика в свободное падение.

И здесь я мог спастись – в этом явно суровом окружении – только спортом. На своей классной параллели я снова добился с помощью футбола и лёгкой атлетики уважения, в котором мне в остальных случаях из-за речевого недостатка было бы отказано, и я постарался, несмотря на все неудачи, настолько улучшить свои результаты, чтоб я как-нибудь смог ещё попасть в реальную школу. И мне это удалось. После года в аду мне удалось по завершении пятого класса перейти в реальную школу. И всё-таки ещё сохранилась надежда, что забрезжит свет в моей на тот момент очень мрачной жизни...

© Источник

МУЗЫКА КАК ЯЗЫК

По сути дела, я дитя 80-х годов и к тому времени впитал в себя всё, что в музыкальном мире разрешалось транслировать. По телевизору показывали передачи, которые никому нельзя было пропустить: хитпарад по ZDF, Disco с Ильей Рихтером и, конечно, с 1983 года – передача Formel Eins – Формула 1 - с Петером Илльманном и позднее - с Ингольфом Люком. А из стереосистемы в нашем доме раздавалась музыка кантри на кассетах, которые отец записывал с радио.

Моя первая пластинка, которую я купил на свои собственные деньги, принадлежала группе Trio - Da Da Da.

(читать дальше...)

Звучание их песен – как я потом узнал – основывалось на детском синтезаторе Casio… Был ли это бит Da Da Da или какая-нибудь другая объявленная Дитером Томасом Хеком песня – в один прекрасный день меня, пятиклассника, просто одолело желание научиться играть на музыкальном инструменте.

Родители, которые в то время старались исполнять все мои желания, не стали долго медлить и выполнили мою просьбу. Им было важно сделать всё, что могло бы привнести немного «нормальности» в мою необычную в остальном жизнь. И как бы много я сегодня ни размышлял о своем выборе музыкального инструмента тогда, я все равно не могу полностью объяснить, почему им стал орган. Возможно, мою запоздалую благодарность стоит выразить Штефану Реммлеру и его простому синтезатору Casio…

Но это был даже не синтезатор, это был домашний орган – и притом с двумя мануалами для басов и ритмического сопровождения. Должен был быть такой инструмент, вроде стандартного органа для вечно улыбающихся артистов-массовиков, который зарабатывают между делом на днях рождения и на свадьбах. Но пусть будет так.

Тогда у моей семьи в финансовом плане всё было более или менее хорошо. Мы не могли похвастаться какими-то богатствами, но и настоящего недостатка денег не испытывали. Разумеется, этот удивительный инструмент, который я себе выбрал, уже тогда был достаточно дорогим. Конечно, возникал вопрос, действительно ли мы могли бы себе позволить отдать за орган несколько тысяч марок. Ответ нашёлся быстро: нет.

Итак, было решено поначалу взять инструмент напрокат. И если он мне действительно понравится, и я через пару недель не разберу его со скуки, то через несколько лет инструмент можно было бы и купить. Мудрое решение, тем более что я как раз находился в том возрасте, когда желания, настроения и взгляды меняются каждую минуту, - что учёные с радостью называют термином «препубертатный».

И скоро наступил день, когда нам должны были привезти инструмент. Мои родители нашли учителя, который также помог нам подобрать орган, а поскольку инструмент был необычайно крупный и тяжелый, привезти его должны были на большом грузовике. Я и сегодня помню, как стоял на кушетке прямо у окна, примяв мамины цветы к оконному стеклу, и наблюдал, когда же наконец появится этот грузовик. И потом – после нескончаемой вечности – он показался. Погрузочная платформа транспортёра поднялась, и там стояла она – огромная, упакованная в картон колода. Несколько человек тащили это чудище на лестничную клетку и через нашу квартиру – в мою детскую комнату. Мама подписала пару бланков, и теперь штуковина стояла у меня комнате.

Я был совершенно пленён видом органа. Инструмент был чуть ли не с меня ростом, и когда я в первый раз сел за него, то казался себе капитаном Кирком на звездолёте «Энтерпрайз». Столько кнопок и регуляторов я ещё никогда не видел. Я подключил орган к розетке и включил инструмент. Послышался глубокий насыщенный звук, и у регуляторов и переключателей загорелось множество огоньков и лампочек. Я нажал какую-то клавишу и услышал первый звук. Мечта…

Я ещё помню, как улыбающаяся мама стояла в моей комнате и, очень счастливая, смотрела на меня. Затем она всё-таки вышла из комнаты, оставив меня наедине с моим счастьем.

Естественно, я не играл каких-то мелодий, не говоря уже о песнях. Я скорее без разбора бренчал, пробуя бесчисленные кнопки, огоньки и переключатели, и каждый раз с любопытством ожидал, какие звуки прозвучат при нажатии на разные клавиши. Я быстро нашёл ритмический модуль и производил какие-то, вероятно, ужасно звучащие мелодии, пока мама не приоткрыла осторожно дверь и не попросила деликатно чуть-чуть убавить звук на органе.

В последующие дни я всё более отчётливо чувствовал, каким важным должен стать для меня этот инструмент. У меня было то, с чем мне не нужно было говорить. То, с помощью чего я просто мог играть музыку – и меня даже слушали, хотя всё это было ещё только очень произвольно, без особого ориентира, да и звучало косо. Зато я мог заниматься тем, чего мне очень хотелось – и я мог при этом молчать.

Если бы было по-моему, то мне не нужен был бы учитель, чтобы научиться играть на органе. На тот момент мне вполне хватало простого треньканья на инструменте. Но сегодня я рад тому, что родители всё-таки настояли на учителе, поскольку только с помощью уроков я понял в конце, чем я занимался, и смог таким образом перекладывать на музыку те вещи, которые я без посторонней помощи никогда не смог бы осилить.

Иногда приходил мой учитель по игре на органе. На первых уроках мы занимались только небольшими упражнениями для пальцев в виде гаммы. Это было ужасно. Всё время одна и та же последовательность, и снова, и снова, и снова. Сначала только правой рукой, затем обеими руками одновременно и, наконец, ещё и ногами на басовой педали…

Чтобы показать, как я, возможно, когда-нибудь смогу играть, учитель показал после первого урока, как играют на таком инструменте – если действительно владеют игрой. Он сыграл на моём органе немецкую народную песню в сказочно быстром темпе, да так, что за его пальцами и движениями было не уследить. На моих родителей это явно произвело впечатление, и они наградили педагога бурными аплодисментами. Между тем, я не очень разделял их восторг, а скорее опасался, что этот человек может сломать мой инструмент. Но чисто из вежливости тоже пару раз похлопал.

В последующие недели и месяцы я уже достаточно скоро достиг первых успехов. Я научился играть обеими руками и с каждым разом всё быстрее. Правда, я всё равно терпеть не мог ту музыку, которую должен был играть. Немецкий песенный фонд доброй старой школы. Собственно, именно те самые песни, которые мы должны были петь ещё в начальной школе из песенного сборника, так называемого Mundorgel – «Губная гармоника». Я послушно учил стандартные песни, но играл всегда – когда заканчивал разучивать упражнения, – только свои собственные мелодии и композиции.

Так я начал мысленно слышать мелодии и ритмы, а потом пытался наиграть их на органе. Даже посмотрев фильм, я потом старался сыграть на слух мелодию, которая ещё долго крутилась у меня в голове – и из этого я извлёк для себя явно больше, чем просто беспощадную ловкость пальцев и добросовестную игру на органе. Особенно мне в этом помогли вестерны Серджио Леоне. Тогда их постоянно показывали по телевизору – в основном с Клинтом Иствудом в главной роли и в сопровождении музыки Эннио Морриконе. И это был мой мир – а не сборника Mundorgel.

Со временем я всё чаще терял интерес к исполнению тех композиций, которым учил меня преподаватель, поскольку я сам стал для себя лучшим учителем. И так, после примерно двух лет обучения, занятия прекратились. Больше никаких маршей и народных песен! Зачем играть по нотам, когда я слышу мелодии в собственной голове и потом мне нужно их только подобрать на слух? Мой преподаватель научил меня многому - я и по сей день это очень ценю, но настало время идти своим собственным путём.

Я наслаждался тем, что сочиняю музыку, и находил просто замечательным, если моя семья меня при этом слушала. Мне не нужно было говорить, но, несмотря на это, я мог себя выразить – и меня слушали. В те годы я начал влюбляться в ту музыку и в те мелодии, которые я каждый день заново для себя открывал. И мне непременно хотелось большего.

Конечно, моего домашнего органа для всего этого было мало. Тем временем, для всего, что касалось звука, ритма и тонов, этот инструмент стал слишком скучным. Кроме того, я придумал так много мелодий и песен, которые я всё-таки не мог записать.

Между тем мои родители, к несчастью, уже купили орган, а теперь мне он был не нужен. Я слышал, что уже были и синтезаторы, и драм-машины, - и что-нибудь в этом роде должно было быть и для меня. Должно быть, мои жалобы и причитания были душераздирающими и, прежде всего, изматывающими, поскольку через какое-то время орган продали и на вырученные деньги приобрели синтезатор, драм-машину и маленький микшерный пульт. Следующий шаг в новый мир. В мой мир…

Всё было меньше по размеру и круче, чем здоровенный орган. Неожиданно я смог настраивать и играть партии гитары, фортепиано, струнных, басовых и других инструментов, которых я до этого отчасти даже и не знал. После того, как я всё подключил и научился программировать синтезатор, появилась на свет моя первая песня, которую я смог сыграть, обработать и в конце записать на кассету. К счастью, композиция у меня до сих пор есть, поскольку позднее я все свои старые песни перезаписал в цифровом формате.

Название было амбициозным: «Success».

С этого момента музыка сделала для меня все остальные увлечения несущественными. Было только одно: я писал песни, сочинял музыку и записывал всё на кассеты. Рисование всё больше уходило на задний план, и даже спорт уже больше не играл в тот момент главной роли. В любую свободную минуту я сидел за своей установкой и занимался мелодиями и звуком. Наряду со своими собственными инструментальными произведениями я также начал играть известные песни и обрабатывать их так, чтобы моя музыка звучала так же, как и оригинал. Я хотел играть, как настоящие музыканты…

На стене моей детской комнаты висел постер с Рокки. Мой герой. К тому времени на рынке появились первые видеомагнитофоны, и развернулась священная война между системами. VHS или Video 2000, - это был главный вопрос. Отец сделал ставку на Video 2000 и в конце был вынужден признать себя побеждённым. Однако, что касалось выбора фильмов в видеотеках – сам аппарат продержался до 2009 года, так что в этом отношении отец тогда дальновидно сделал хороший выбор.

Для себя я открыл видеомагнитофон в качестве некого музыкального архива. Если до этого мне приходилось запоминать музыку из фильмов, чтобы потом суметь сыграть её по памяти, то теперь с видеомагнитофоном я мог снова и снова прослушивать любимые саундтреки и изучать их более точно.

А поскольку у меня из-за речевого нарушения были сложности с тем, чтобы выразить себя, то я уже достаточно рано начал все свои мысли и эмоции вкладывать в песни. Музыка стала для меня самым важным средством общения. Когда меня мучили страхи, проблемы и заботы или когда я чувствовал себя неважно, да и тогда, когда я просто был счастлив – я писал об этом инструментальную композицию. Собственно, попросту перерабатывал свои мысли и страхи в песни, после чего чувствовал себя лучше. И, как я сейчас думаю, это могло послужить причиной того, почему я к тому времени всё больше обретал уверенность в себе и мог получать от музыки столько сил, чтоб суметь справиться со всем, что меня окружало. И однажды – без особой на то причины – я снова начал разговаривать дома.

Без какого-то предупреждения, как позднее рассказывала мама, я тогда начал говорить о своей музыке. Какая она замечательная и сколько удовольствия мне всё это доставляет, - и так, одним махом, заикание перестало быть главным предметом обсуждения. По меньшей мере, под защитой родительского дома…

В школе я всё ещё находился под большим давлением. Пока я работал над своими спортивными достижениями, чтобы, скажем так, добиться уважения одноклассников, меня поджидал ещё один неожиданный удар с другой стороны: я обзавёлся очками. Теперь в школе я был ещё и очкариком – как будто заикания было мало. Украшенный печально известными очками со стандартной массивной оправой из аптечной кассы я возвращался в подавленном состоянии навстречу своей участи.

В моей школе тогда было разрешено выбрать искусство и музыку в качестве основных специальностей, что сразу сделало меня действительно хорошим учеником. На уроках музыки я всегда мог сыграть что-нибудь, а на занятиях по изобразительному искусству показывал хорошие результаты благодаря своим рисункам – естественно, особой необходимости в многословии ни одна из этих специальностей не требовала. Кроме того, я оказался, благодаря этому выбору специальности, главным образом среди честолюбиво настроенных в плане музыки детей, что явно позитивно повлияло на отношение в классе.

Разумеется, я и там всё-таки не был застрахован от насмешек и издевательств, если вдруг начинал запинаться. Из этой западни меня, в конце концов, вытащила учительница истории, которую в школе ненавидели все дети. Строгая пожилая дама, которая беспощадно отрабатывала свой урок, невзирая на ущерб. Вот что по-настоящему выводило из себя эту даму – так это несправедливость. Эта учительница определённо не была на моей стороне – вероятно, я ей нравился так же мало, как и все остальные ученики, - но она всеми силами была за то, чтоб со мной корректно обращались. Если кто-нибудь решал позабавиться на её уроках над моим заиканием, то сразу испытывал на себе силу её праведного гнева. Тем самым она давала мне на своих уроках те передышки, в которой я так отчаянно нуждался, чтоб окончательно преодолеть свой страх говорить перед другими.

Все остальные учителя на мой речевой недостаток реагировали скорее беспомощно. С одной стороны, они разрешали другим насмехаться и вдобавок ставили мне за отсутствие устной работы плохие оценки. Форма наказания, которую я не мог понять. Я тогда себя часто спрашивал – да и сейчас нередко задаю себе вопрос, - ставили бы плохие оценки по физкультуре детям в инвалидном кресле только потому, что они не могли пробежать стометровку?..

Эта учительница истории в какой-то мере оказывала мне поддержку на своих уроках и давала мне достаточно времени, которое было необходимо, чтобы внести свой вклад в занятие. И она оказала мне важнейшую помощь, в которой я тогда так нуждался: она верила, что я смогу это сделать!

И как-то раз это получилось и в школе. Оковы были сняты – заклятие разрушено. С помощью этой учительницы я словно вышел в свободное плавание и смог более или менее свободно говорить перед другими.

С этим пришла и уверенность в себе, которую я обрёл благодаря работе со своими музыкальными инструментами. С того момента, как я смог писать, обрабатывать и записывать свои песни, изменилась и моя жизнь. И точно так же, как я в один прекрасный день попросту перестал говорить – так же я заговорил снова.

Почему я назвал свою первую песню «Succes» - я и сейчас не знаю. Видимо, тогда это возникло скорее из принятия желаемого за действительное. Со своей музыкой я явно хотел добиться успеха. При этом с музыкой я достиг уже значительно большего: я снова заговорил!

© Источник

@темы: unheilig, als Musik meine Sprache wurde, der graf, а-ахен!

---

БЕЗ СЛОВ…

В прошлом школа всегда занимала для меня особое место и была также одной из причин, почему я однажды нашёл путь к музыке. Я могу ещё о многом вспомнить и вижу урывками образы моего окружения в начальной школе и многие другие моменты перед внутренним взором.

Я вспоминаю, что у меня было счастливое детство и мне, по сути, не на что жаловаться.

(читать дальше...)

У меня было много друзей и любящие родители, которые планировали свою жизнь так, чтобы их дети были счастливы и довольны. Я могу точно припомнить своё обучение и многие имена с тех пор ещё остались в моей памяти. Они постоянно мелькают перед моим мысленным взглядом, и я вижу соответствующие лица моих бывших одноклассников. Школа всегда доставляла мне радость. По крайне мере поначалу было так. Я всегда с удовольствием ходил туда и никогда особенно не имел ничего против.

Так было в первые годы обучения в начальной школе, когда всё шло нормально. У меня нет каких-то исключительных воспоминаний об этом времени. Разумеется, я думаю, во время моей учёбы в начальной школе произошло нечто такое, что, с нынешней точки зрения, послужило причиной того, что мой путь однажды привёл к освоению игры на музыкальном инструменте.

Точно помню, что я в один прекрасный день пришёл из школы домой и едва смог говорить. Я ограничил себя до коротких предложений, стал нерешителен и замкнут. Я терпеть не мог, когда кто-то другой на меня смотрел и задавал вопросы или хотел заговорить со мной. В ответ на это я всегда опускал глаза и ничего не отвечал.

Когда точно это началось, я и сегодня не могу сказать. И причину этого даже сейчас не знаю. Разумеется, моя жизнь в тот момент изменилась решающим образом. А именно - всё то, что касалось школьных дел и общения с другими людьми. К тому времени я всё больше удалялся от своего окружения. И с того момента мои результаты в школе стали ухудшаться. Особенно там, где нужна была устная работа. Практически она для меня теперь не существовала, поскольку я больше ничего не говорил. Я просто больше не мог выносить взгляды других людей, и страх сделать что-то неправильно рос во мне день ото дня.

Думаю, родителям тогда приходилось выслушивать целые арии с предположениями о том, почему я перестал говорить. Я прекрасно помню, как меня водили к бесчисленным психологам и пускали в ход все средства, чтоб только снять мою речевую блокаду и вернуть уверенность. Мама оставляла маленькие записки в моей сумке, приклеивала их на книги и буквально на всё, что меня окружало. И там всегда было написано «Ты справишься» или «Не бойся». Эти весточки мне тогда очень помогали. Я знал, что я не один. И всё же проблему они не решили.

Естественно, и родители тогда тоже сомневались в самих себе и старались найти причину или решение. Что я тогда по этому поводу думал - я сейчас не могу понять. Я просто искал себе хобби и прочие занятия, при которых мне не пришлось бы говорить.

Спорт – это первое, что я для себя открыл в этой ситуации. Для этого мне не нужно было разговаривать, и я быстро заметил, что я могу быть таким же, как и все остальные, и получил, благодаря хорошим результатам, уважение и внимание других детей и даже учителей. Таким же образом я начал рисовать. Я проводил вторую половину дня, просто занимаясь рисунками и карикатурами. Собственно, занимался теми вещами, при которых не нужно было разговаривать, и никто на меня при этом не смотрел. Этим я тогда и был счастлив.

Вне школы я ничем другим не занимался. Я проводил бесконечные вечера один дома и занимался только своими рисунками. К тому же я открыл для себя радость игры в настольный теннис. Мой отец тогда занимался спортом в клубе, куда потом и меня записал. Друзей у меня тогда было немного. Строго говоря, был только один друг, который принимал меня таким, какой я был.

В последующие годы я учился жить с тем, какой я есть. В принципе, я был тихим ребёнком и мои замкнутость, немногословность и страх взглянуть другим в глаза были для меня нормой. Когда я пишу эти строки, меня самого шокирует эта точка зрения, что-то подобное воспринимать нормальным. Думаю, тогда я просто свыкся с тем, как обстояли дела. Когда-нибудь человек попросту устаёт постоянно искать причины, почему всё именно так, какие оно есть, или меняться только для того, чтобы другие воспринимали его нормальным.

С сегодняшней точки зрения я могу объяснить это только следующим образом. Я попросту не знал ничего другого и, несмотря на обстоятельства, был счастливым ребёнком. У меня были свои увлечения и очень хороший друг, который меня принимал таким, каким я тогда был.

Это совсем неправильно, будто бы человек, который заикается, не знает, что он, собственно, хотел бы сказать. Совсем наоборот! Чем дальше этот недостаток распространялся в моей жизни, тем сильнее я убеждался, что нужно заранее тщательно продумать то, что я хотел бы выразить. Пока дети в моём возрасте, вероятно, трещали напропалую, я пытался в течение времени прямо-таки планомерно заранее готовиться, - чтобы потом снова потерпеть поражение на каком-нибудь слове или слоге.

Худшее, что может случиться с заикой в такие моменты – это попытка собеседника из добрых побуждений подсказать нужное слово. Эти люди не знают, что заике не нужен суфлёр. Эти опрометчивые попытки подстраховать были скорее унизительны и приводили к тому, что впредь лучше было несколько раз подумать, хочешь ли вообще что-то сказать.

Были в школе и некоторые учителя, которые не столь осмотрительно обходились с моим нарушением, чем того можно было бы желать. Очень часто они нетерпеливо реагировали на мою речевую проблему, - возможно, придерживались мнения, что моё заикание могло указывать скорее на отсутствие знаний – и отворачивались в раздражении к другому ученику. Ужасный процесс.

Также и у меня дома пытались что-то предпринять против моих речевых нарушений. Мои родители пришли к мнению, что с помощью регулярного чтения вслух я мог бы обрести больше уверенности при говорении. Только это сработало с точностью до наоборот: до этого момента я считал родительский дом неким оазисом, где нет никакого давления строгости и большого напряжения, а теперь я вынужден был и здесь изо дня в день демонстрировать достижения, к которым я, очевидно, был совсем не готов.

Вывод был пугающим, но, в конечном счёте, совершенно ясным: теперь я без особой радости возвращался домой.

И что до сих пор никто не в состоянии полностью объяснить, так это факт, что я во все эти годы до определенных моментов времени не имел речевых проблем. И это всегда происходило в отпуск. Мальчик, который день за днём заикается, начинает вдруг говорить разом бегло и без проблем – но только на пару дней или недель. Как только начинались школьные каникулы, и мы всей семьёй уезжали в отпуск, заикание моментально прекращалось. Как будто школьные будни отпускали меня из своей смирительной рубашки. И с этой свободой, которая, к сожалению, всегда длилась очень недолго, исчезали все мои проблемы и блокады. До следующего школьного дня…

Компенсация, которую я искал в спорте, казалась прекрасным решением. Тот, кого выбрали первым в сборной по футболу, мог не бояться насмешки. Даже если он заикается. Так уж просто были связаны детские общественные иерархии. Моя стратегия на удивление хорошо подошла, и так уже очень рано развился один лейтмотив, который, собственно, и до сегодняшнего дня очень влиял на меня и наложил свой отпечаток: ты просто должен быть лучше тех, кто тебя высмеивает!

Тем не менее, моя жизнь в те годы находилась под влиянием речевого нарушения. Я должен был ходить к логопедам, приходить на группы логотерапии, где меня иногда посещало чувство, что милостивый Господь всё-таки желал мне добра, поскольку там были такие дети, с которыми он явно обошёлся хуже. Днём после школы я регулярно ссорился с мамой, потому что не хотел читать вслух, и давление, которое привело меня к заиканию, только увеличивалось.

Я отчетливо вижу себя сидящим за кухонным столом. Передо мной лежала открытая книга с упражнениями, а мама, вероятно, ненадолго отлучилась за покупками. Моё отчаяние было до того велико, что я, маленький мальчик, тогда серьёзно размышлял, как было бы хорошо, если бы я в тот момент поранился ножом. Ответ был заманчив: мне не пришлось бы больше читать…
Но я этого не сделал. Я продолжил молча страдать и смирился с этим.

Также в спорте, - в некоторой степени моём языке-заменителе – появился первый разлад. В то время, как мой брат весьма многообещающе играл в настольный теннис в спортивном клубе, у меня в этом виде спорта успехи либо вообще не случались, либо наступали очень вяло. Я тренировался, будто одержимый, у нас на чердаке – у нас даже была тогда своего рода машина для метания мячиков, которая целыми днями подавала мне мячи для подачи с правой и левой руки, но я всё равно не стал играть так хорошо, как мне этого хотелось бы – и так, как привык отец после игры моего старшего брата. Это снова заставляло отца от раза к разу терять терпение, поскольку он просто не мог понять, почему я учился не так быстро, как брат.

И тогда он снова проник в моё защищенное пространство дома: гнёт необходимости достижения успехов! Спорт, с которым я мог утвердиться на улице и в школе, дома мне совсем не помогал. Там я тщетно стремился найти что-то, что заставило бы других уважать меня. И так я в один прекрасный день попросту освободился. Я сломал свою ракетку и закричал миру, что больше никогда не стану играть в настольный теннис. Мне хотелось похвалы и одобрения – но я не получил ни того, ни другого. И могло бы пойти ещё хуже…

© Источник

@темы: unheilig, als Musik meine Sprache wurde, der graf, а-ахен!