вынести ёлку

09.04.2014 в 09:58

Пишет  Гьюрд:

Ничего нового, но...
Любое несделанное дело тянет на себя ресурс. Невымытая посуда, неотвеченное письмо, черновик поста, провисающая идея. Это только кажется, что ты полностью выкинул все это из головы и занимаешься чем-то другим. Если задача не снята из сознания полностью (то есть не было решения не делать вот этого конкретного дела вообще никогда), подспудно она все равно будет отъедать ресурс - точно так же, как незавершенный процесс в операционке. Одно несделанное дело - одна часть ресурса, два - две, и так до момента, когда все начинает подвисать, тормозить, глючить, требовать немедленных действий по устранению неполадок. Старые недоделки к тому же тянут в прошлое, образуют с ним ложноножки, по которым тоже уходит ресурс - внимание, настроение, чувство собранности, ощущение присутствия в настоящем моменте, бодрость духа и энергичность. И тут все просто: либо вынести елку к чертям, решив, что она больше не пригодится, либо найти ей применение, завершив отложенный квест. Чем меньше таких недоделок, тем больше ресурса сейчас.

@темы: записная книжка

---

«Потому быть внимательнее, выбирая себе фетиш...»

Манекен, разрисованный Эдмундом

...и рисуночек Марата

Рисунок Марата

@темы: пикник, autogramme

---

- Валера, ты посмотри, как я тут работаю, вчера 10 часов, сегодня - 14...
- .. а завтра 20?.. Икея похороны оплачивает?))
Заботливый Женя (как жаль, уже скоро не наш!..) в седьмом часу позвонил, спросил, как я себя чувствую)
Амигос, не волнуйтесь, похороны Икея оплачивает. Всё остальное - нет))

Снова видела Серёжу Маврина и Аню.
Но я сегодня совсем, совсем не социальный, простите)

@темы: lytdybr

---

Пикник, "Многоточие" в ЦДХ 5.04.2014

«Добрый вечер, москвичи и гости столицы!
Говорит и показывает Волшебный Экран.
Вчера я узнал хорошую новость:
Холода пришли ненадолго...
Скоро в город вернётся весна!
Так говорит Великий Немой».

Подхожу к ЦДХ. Какие-то люди на входе снуют туда-сюда, серьёзные люди, много людей. ЦДХ встречает таким волчьим пропускным режимом, что куда там...) Там проходит очередная выставка, и меня в три часа не хотели пускать (рано!..)), но, осознав, что с места я никуда не сдвинусь, дали знак - заходи) ЦДХ пытается накинуть на себя ложный пафос, но ему не идёт. Я бы даже сказала, он был милее в прошлом году в разобранном виде. Как город без людей. Но всё равно он остаётся одной из моих любимых, самых уютных площадок, как и БКЗ.
Лёгкая предконцертная дрожь, но, пробежав выставку, святое дело потереться у гримёрки. Я и правда рано, однако у меня отличный наблюдательный пост. Первым замечаю Домбровского. А вот и Стас с Галей, потом подтягиваются и остальные. Из гримёрки дурманящий запах кофе. ЭМ я до концерта так и не увижу, а вот Стас бегает по выставке, здороваюсь с ними в одном из углов первого этажа, но, кажется, не рассчитала дистанцию и прохожу слишком близко. Поднимаюсь на облюбованное мною место. В ЦДХ многолюдно. Из гримёрки периодически кто-то выходит, заходит, дверь с обоих сторон запирают на ключ.
И вот, незадолго до шести хрупкие стены ЦДХ разогревают первые аккорды. Саундчек. "Инквизитор", "Глаза...", "Мышеловка", "Настоящие дни"... Настоящее. Настоящее... " и будто от яркого света, от глаз твоих скрыться хочу..." Присутствие Пикников настолько умиротворяет, они так меня укачали, что хочется спрятаться, не попадаться на глаза никому из фиолетово-чёрного братства, хочется раствориться в этом Великом Безмолвии... Лишь только иногда кажется, что я слышу Его голос, тихим электричеством разливающийся по венам.
Пёстрая толпа собирается на концерт. PoleM узнаю ещё издали, по огромному букету. Захожу по звонку, подхожу к столику: сегодня очень хороший мерч, нет разве что только футболок. Последний звонок... Зал обнимает Ночь, сцена тонет а тумане, из которого эфемерными, сказочными фантомами выплывают музыканты. "Ночь", именно она открывает концерт. Пикник прекрасен, как волшебный сон. Владимир Сафронов объявляет, что сегодня тоже будет автограф-сессия (это традиционно второй концертный день), представляет участников Пикника и поёт вместе с ними. Начиная с "Инквизитора" упругим языком пантомимы диалог с залом берёт в свои руки брат Васильев. Вот он очаровательный мим, шарманщик, шаман, кукловод, повелевающий женщиной-змеёй и Великий Немой. На "Лишь влюблённому вампиру..." мне плачется, это просто чудо, какая песня, как и "Глаза..." Очень рада была вновь увидеть Живую Виолончель. А ещё был обаятельный Вампир) За "Нигредо" отдельное спасибо и "Куклу..." - гимн всех тех, кто. А также "Остров", вернувшуюся "Шарманку", "Немое кино" (в сольном варианте Эдмунда и Стаса оно звучит необычно!) ... "Египтянин" (с его живым волшебством Новоегипетского инструмента,) "ГиП", "Мышеловка" - традиционно хором. Сет прекрасен. Прекрасен танцующий в белом Манекен-без-лиц. Ещё больше удивляет появившийся на сцене флипчарт, на котором сначала рисует брат Васильев, а потом и сам Маэстро. Листочки потом унесёт с собой зал. Переданные лично в руки.
ЦДХ место очень статичное и камерное, и только там, только на Пикнике хочется раствориться в происходящем, быть Созерцающим, вне каких-то резких движений, в зазеркалье, вдали от волнений Мира, лишь только образы, звуки и образы текут в меня и сквозь меня... Уже становится традицией, что первое отделение в ЦДХ я нахожусь со стороны Эдмунда, второе - со стороны Марата. Меня окутывает его запах, я нахожусь так близко, что, кажется, ловлю его взгляд из-под чёрных очков. Маэстро же всегда смотрит куда-то в пространство. Наблюдаю за кружевом историй, сплетающихся на сцене, видеорядом сменяющихся дат, танцующим светом... У Пикника всегда свет необыкновенный, как ещё один персонаж, ещё одна жизнь. Маэстро с традиционным красным Гибсоном, у Марата бас того же цвета, оба они в чёрном и это тоже радует глаз. Но вот в сердце пробуждающими от волшебного сна вибрациями прорастают первые аккорды "Праздника". "А теперь поём все вместе!.." В зал летят цветные шары, особенно большие пинают Марат и Маэстро, на бис счастливая толпа перемещается к низкой сцене.
Спасибо вам, Волшебники, это было снова, и было необыкновенно.
Включается свет, сцену готовят к автограф-сессии. Ребята, вы и здесь молодцы, подписали всем и всё, и книжечки с именами, никуда не торопились. Чувствовалось, что вы в хорошем настроении. Я давно лелеяла одну шалость, дать Эдмунду разрисовать Манекен, и шалость удалась. Передавала дважды, на второй раз попросила пририсовать ботиночки) Выдыхаю: "Эдмунд МечИславович!..", чтобы привлечь его внимание, протягиваю фигурку, прошу разрисовать... Мне уже совсем нестрашно) В Блокноте в этот раз радостно рисует Марат. Юмористы)) В книжки у меня были вложены записки с просьбой, для кого надписать, так одну из записок мне тоже вернули с автографами)
А потом я ехала в метро, на кольце вошли двое парнишек, сказали:"Мы студенты театрального училища и подрабатываем таким вот образом". И разыграли сценку из Франсуа Виньона. Надрывно, как я люблю. Я такое в метро (в московском, тем более, метро) вижу впервые. Вагон аплодировал.

P.S. "Многоточие" 4 апреля
"Многоточие" 5 апреля



«И не забудьте выключить телевизор!..»

@темы: пикник

---

Ну да, а 10-го октября я поеду в Питер. Этой доброй традиции стукнет вот уже три года.
Третьего в Мск будет Граф, 11 - Пикник в БКЗ. Нужно успеть. Чтобы 11-го в ночь вернуться.
Устала. Снова перечитываю Сартра. Знаете, какую его вещь я люблю больше? Конечно. За неимением адекватного ремесла всегда приходит Она.
Но я приеду, мой зачарованный Город, жди.
Это наш способ и наш нескончаемый ритуал -
от начала Времён в лабиринтах сонных дорог плыть
это наше скромное счастье быть,
даже если в пыли и золе,

«...быть везде и всюду чужестранцем,
вечным чужестранцем на Земле...»

@темы: lytdybr, питер, пикник

---

цвет мира похож на насмешку
и в спешке
мы уже забыли
на какие странные осколки зеркала били
завораживающе-прекрасные
чёрные жёлтые красные
со стекающих по коже мгновений небеса пили
тонкими пальцами у виска непохожих прохожих за нос водили
сгорали играли притворялись возрождались любили
хватали связанными руками воздух со дна небыли и были
мы уже забыли
кем мы не были, и кем были

только в чём же итог?
проскочить за порог
смятым фантиком от конфет -
меня любят тут или нет?

@темы: подстрочник, dein clown

---

Собирались сегодня с Солнышком поехать в магазин, но малыш не спал и я поднялась к ним. Был Лёша (её муж), но он к нам так и не вышел. Я, по правде говоря, в каком-то тихом ужасе. У них семья, да? Только почему же, когда он дома, он палец о палец не ударит, она ему всё приносит, всё уносит, готовит, убирает, следит за ребёнком, ходит с ним гулять... А он только лежит целый день на диване, да ещё просит, чтоб ребёнка к нему не пускали.
Пока ещё засветло, как раз сходили погулять. Дима (малыш) брыкался, правда, с удовольствием играл с нами в снежки. У "ЗИЛа" кафе "Маэстро", это так Пространство мне подмигивает (это одно из имён, которым я когда-то называла В., Мастера)
Дима странный. То есть он забавный и добрый, очень активный, общительный. Но речь малоразборчивая. И он очень невротичный, без мамы ни на шаг. Он уже маленький манипулятор. Он катается по полу и душераздирающе ревёт. Он пытается привлечь внимание? Он получает его в избытке, но не успокаивается. Мне психологически интересно, что с ним происходит. Отвлечь его удаётся с большим трудом, т.к. он в своём упоённом плаче ни на что почти не реагирует. Так происходит каждый день, особенно, когда его укладывают спать, и спит он тоже беспокойно - за ночь может несколько раз проснуться и орать. Я давно им говорила, что детской кроватке впритык к их собственной не место. И это немаловажно. Бедное Солнышко, т.к. Лёша вставать не желает.

Она мне сегодня сказала, что её мама про нас знает. Не знает, кто - просто, что, помимо мужа, есть ещё девушка. И она удивительно спокойно это восприняла. Наверное, это даже к лучшему, это тот человек, который, хоть и изредка, но даёт нам возможность подольше побыть вместе.

А я разрываюсь между отношениями и желанием снова пристально окунуться в дойч, он мне уже так скоро понадобится.

@темы: lytdybr, sonnenschein

---

Был совершенно какой-то безумный день потерянных в отделе детей, кошельков, прекрасных людей, требующих вотпрямщас найти им некий иллюзорный стеллаж мебельного цвета, свирепствующей зимы...
И когда-нибудь я точно подсчитаю, сколько раз за день я отвечаю на вопрос, где им взять шторку и штангу)

@темы: lytdybr

---

Лена, дама почтенных лет, которая работает со мной, рассказала, как нужно лечиться.
Сульфадиметоксин - в первый вечер по 2 табл., потом по одной таблетке вечером, до пяти приёмов.
В нос капать Каметон (5 и более раз в день)
Для горла: на 1/2 стакана тёплой воды 1/2 ч.л. соды и 1/2 ч.л. соли. Полоскать каждый час.

Ещё не забыть купить в аптечку Мирамистин.

Это всё мне на будущее.

@темы: lytdybr, телеска

---

По правде говоря, за всей этой мишурой, за глухой дверью, распечатавшей 2014 год, я не знаю, что же на самом деле произошло.
Была ведь история с Мастером, но ничему-то меня жизнь не учит. Я знаю, он до сих пор за мной наблюдает, но я не писала ему уже очень давно.
Много перекличек в этих двух историях, будто я теперь в его роли.
Я к Ней постучалась в вк в надежде найти родственную душу по Графскому интересу, почему именно к ней, я не знаю, в группе 8 тыс. человек, меня будто бы что-то вело. Было это 16 декабря. Не сознавая ни времени, ни дат, 16 января я предложила Ей встречаться, хотя бы иногда - для совместных немецких штудий. Хотя бы иногда, т.к. у Неё муж, ребёнку 2,5 года. Она меня старше на пару лет, а зовут Её также, как самую большую любовь Мастера. Кстати, с Мастером у нас разница аккурат в 29 лет. А 16 января это был день, когда я к нему вернулась, когда наши отношения стали принципиально иными.
Через несколько дней мы встретились в первый раз, в кафешке, как и планировали - с учебниками немецкого. Тогда же я мельком познакомилась с Её мужем. Я обычно нелегко схожусь с людьми, хотя работа в торговле и стимулирует навык говорения, но по природе я молчун. А тут я почувствовала что-то очень родное, и настолько было непринуждённо, тепло и просто... Она скромняжка, по-детски непосредственная и очень добрая.
Через несколько дней после нашей второй встречи в её блоге появился пост:"...интересно... очень интересно... оказывается, я би". Я за это зацепилась взглядом, где-то на периферии сознания начала понимать, вернулась к своим повседневным делам, поехала к отцу... Кажется, это было 3 февраля, с его логина открыла единственный доступный посторонним альбом, я их смотрела и раньше, но сейчас замерла с восторженным "ах!.. Солнышко, какая же ты красивая!.." И что-то в сердце кольнуло, дрогнуло, замерло - и снова зашлось в волнении и эйфории. В дороге думала про трагическую любовь Графа (его друг умер), уже дома обсудила это с Ней, и... я больше не могла молчать, меня накрыло, и я писала, писала о своих чувствах, желаниях, фантазиях, задавала вопросы - осторожные и не очень... Меня, как лавиной, накрыло этой взаимностью, я была к такому не готова, я, которая отмахивалась от любых отношений - и вдруг так внезапно, до слёз, взахлёб... Я была в смятении.
Потом я приехала к Ней в гости. Был муж, был малыш, квартирка у них совсем крошечная, укрыться негде, но мы не могли надышаться друг другом - так сладко и щемяще нежно, и слёзы на прощание, мои и Её - и до сих пор порой так... Уехала я достаточно поздно, хоть и надо было идти на следующий день на работу.
Её муж меня воспринял достаточно неоднозначно. "У неё странный взгляд", "Она не в себе". Правда, со временем стал мягче, но я стараюсь лишний раз с ним не пересекаться. А вот с малышом мы ладим хорошо, хоть я и совсем не умею с ними играть. Внешне он копия папы, но добрый, такой же, как мама.
Работать я была не в состоянии, но за эти 4 месяца я там уже в каком только состоянии ни работала... На обед не хотелось даже смотреть, за 4 дня я сбросила 4 кг, чувство - настолько через край, что выплёскивается слезами... Шизоид, я Вас не узнаю) Обычно я ловко рулю своими чувствами, смиряю сердце, но не тут. У меня ощущение, что всё это было предопределено, что этим управляю не я, будто свели нас Свыше. "Как две половинки..." У Неё тоже.
Ещё до нашей первой встречи Она показала мне свой давний рисунок. На рисунке была я кот, который как раз в то время жил у меня.
Мне в последнее время часто плачется - от переполняющей нежности, от какой-то неясной боли... Я давно наблюдаю за ребятами, Гьюрдом и Лесником, и, мне кажется, у нас могла бы быть такая же полная света и гармонии жизнь. Если бы когда-то Она не вышла замуж, если бы встретиться нам раньше... И мне грустно на это смотреть, Её муж Её не любит, не жалеет, не замечает своего счастья - я вижу это по его поступкам. Он относится к Ней как к личной вещи, пасёт, никуда не выпускает. Это страшно. Ах, да, ещё там есть невероятная бабушка, которая может примчаться к Ней на ночь глядя, чтобы только проверить, всё ли у Неё в порядке. Так, кстати, и случилось в первый мой приезд.
А меня... меня никто никогда ТАК не любил... Я никогда ещё не видела столько тепла и нежности, столько Света, столько...
Мне никогда ещё не дарили таких валентинок, не посвящали песен (бережно храню её в своём плеере). У меня появилось колечко с тремя камушками, под моей подушкой маечка с одним крылом (к вопросу о двух половинках), второе крыло - у Неё. Подарки Любимой)
Порой я вглядываюсь в зеркало и не могу понять, во что же тут влюбляться? Вот Она, да, во всех смыслах красива - делает шарнирных кукол, играет на четырёх инструментах, пишет музыку, стихи, картины, поёт, танцует... Жаль, семья ей сейчас совсем не оставляет времени. А мне же ещё расти и расти...

@темы: lytdybr, sonnenschein

---

На улице такой знакомый, совершенно питерский ветер, но всё же после работы я съездила за билетом на Пикник, вторую весну подряд попадаю на них совершенно внезапно и в последний момент. Нет, пока не снилось, но как же иначе - потом мы их долго в Мск не увидим, наверное, уже до новой осенней программы (тсс!.. у неё уже есть есть название , "Чужестранец" ))
Пикник празднует 10-летие своего обитания в уютнейшем ЦДХ - а это значит пантомимы упругий язык, Марсель Марсо и песни из каждого из 20-ти альбомов.
"А если в книге зазвучат слова и буквы?..." - это значит, что 30 световых лет год спустя мы снова дождались автограф-сессии. Уже читаю, совершенно замечательная книга вышла из-под пера Марата.

Вчера забрала с Планеты купленные ещё осенью акции - собственно, там книга-биография Пикника "30 световых лет" и календарь, всё с четырьмя автографами (сколько у меня уже ваших росчерков?...))

Эдмунд, этосамое Вы ведь позволите ещё одну маленькую шалость?) Нет, не боюсь, наоборот, соскучилась по Вашей энергетике, потрясающей, потрясающей,
как оголённый провод высоковольтный.

@темы: lytdybr, пикник

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Ко мне сегодня приходила пара, девочки примерно моего возраста, очень простые. Обустраивали свой быт. Они были парой, это невозможно не заметить, не почувствовать. Я бы, может, где-то в глубине им позавидовала, да не умею но столько тепла и нежного электричества в воздухе - что просто радуешься, когда встречаешь...

@темы: lytdybr, флиртующий мир

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

СМИРНО!

Но это значило, что нужно сначала подождать. Хотя я уже прошёл осмотр и был признан годным, но я был явно слишком юн для того, чтобы приступить к своей новой работе в бундесвере. Нужно было ещё девять месяцев потерпеть, что означало только одно –

(читать дальше...)

я эти девять месяцев буду, в известной степени, безработным. А поскольку в тот момент родители не торопили меня с поиском работы, и в нашем доме и речи не шло о том, чтоб дети наравне со всеми сдавали деньги, то все месяцы до призыва я проводил в своей музыкальной подвальной студии. Или просто катался на роллере по окрестностям и встречался с друзьями.

Тот факт, что мы, дети, всегда были полностью защищены родителями, не давал нам повода подумать о том, что средства к жизни в доме могли чего-то стоить. В доме всегда всё было, там всегда было чисто, всегда можно было поесть и одежда была постирана. Рай – до тех пор, пока однажды не приходится его покинуть и прийти к осознанию, что не всё в жизни является само собой разумеющимся.

И уже в скором времени это должно было произойти, так как в один прекрасный день меня наконец-то призвали. А поскольку в окружном военкомате я записался на должность санитара при военной авиации, то моя подготовка сразу началась далеко от дома – в Вюрцбурге. И хотя, благодаря моему самостоятельному решению бросить обучение и самовольно пойти служить в бундесвер, я и чувствовал себя взрослым и сильным, но когда я один вдали от родительского дома стоял перед весьма прозаическими воротами в казарму, я неожиданно снова почувствовал себя очень маленьким. И одиноким…

Я думаю, что этот шаг – делать, в конце концов, то, что мне хотелось, - был одним из самых важных решений в моей жизни. Это был шаг, требующий больших усилий, чем просто посвятить себя тому, чего от тебя ждали другие. И передо мной постоянно была опасность потерпеть неудачу в своих намерениях, признав тем самым правоту всех, кто меня от этого отговаривал.

Сегодня я знаю, что это было правильно. Когда я пишу эти строки, я очень счастлив ещё и тому, что тогда родители просто позволили мне действовать самому и что они – даже если они делали это нехотя – даже при таком решении всё равно поддержали меня и не позволили мне покинуть дом с плохими воспоминаниями.

Я хорошо помню свой первый день в бундесвере. Вокруг многочисленные товарищи по несчастью, которые и толком-то не знали, чего им стоит ожидать. В большинстве своём те, которые, в конечном счёте, оказались здесь не по своей воле – их призвали, поскольку на медосмотре не удалось откосить. И чудаки вроде меня, которые добровольно обязались прослужить четыре года. Но общим почти для всех было одно: каждый в какой-то мере испытывал опасения и едва ли действительно горел желанием познакомиться с предстоящей муштрой.

И хотя я был контрактником, но поначалу, естественно, должен был пройти так называемую строевую подготовку вместе с военнообязанными. Следовательно, можно себе представить, с каким непониманием военнообязанные смотрели на нас, солдат-контрактников. Мне, между тем, оставалось только надеяться, что, может, после трёх месяцев строевой подготовки меня переведут как можно ближе к родному городу, и я снова смогу жить дома. С этим наивным представлением, которое я себе придумал, все эти четыре года службы в бундесвере состояли, как я вообразил, только из трёх месяцев строевой подготовки. А об остальных 45 месяцах я как-то и не подумал. Эта поразительная наивность до сих пор вызывает у меня лёгкую улыбку.

Собственно, с самого первого дня в казарме стоял исключительно крик, а вся подготовка, по большей части, была тупой и направленной только на то, чтоб мучить молодых новобранцев – в конце концов, царила холодная война, и, как говорили, русские в любой день могли вступить в Германию. Но ежемесячно платили 1700 марок – для почти 18-летнего парня сумма просто немыслимая, зато позволяющая значительно легче перенести всё окружающее. Выдающееся денежное возмещение за принесённые неудобства. Я ещё ничего не умел, но уже много зарабатывал. Именно так, как я когда-то хотел и всегда представлял себе.

Нас поселили в комнатах с шестью новобранцами. В нашей комнате я был самым молодым, что, впрочем, неудивительно: кто, в конце концов, окажется настолько чокнутым, чтоб в 18 лет добровольно записаться на службу в бундесвере? Вопрос, который мне постоянно задавали мои соседи по комнате. Из шести новобранцев все – кроме меня – были в возрасте от 20 до 30 лет. По сути дела, все – уже состоявшиеся мужчины, которые получили образование и нашли своё место в жизни. И среди них – я, желторотый птенец, который добровольно пошёл служить по контракту.

И так потихоньку налаживалась жизнь в бундесвере. В течение недели по плану была строевая подготовка, на выходных я уезжал домой и занимался музыкой. Мой девиз при этом был прост, но эффективен: лишь бы не обращать на себя внимания, а спокойно и незаметно плыть по течению и ждать, пока не закончится строевая подготовка. И честно получать свой заработок и старательно его откладывать.

Я и сегодня не могу понять, почему в бундесвере ношение униформы принципиально должно было идти бок о бок со свирепым выражением лица, плохим настроением и громкими криками. Даже повседневное «Доброе утро» звучало так, словно человек совершил что-то страшное. Может быть, причина всего этого крылась в невероятно скверной еде – я не знаю, но я и поныне удивляюсь этому странному миру армии.

Как раз молодые ребята вроде меня, которых, в какой-то мере, буквально оторвали и переместили от домашнего очага в государственные казармы, попросту не могли понять, почему еда должна была быть до того отвратительна на вкус. В меню всё выглядело вполне сносно, а в действительности лежащее в тарелке нечто малость напоминало дохлую птицу прямо с улицы. И по пятницам на очереди был кулинарный шедевр всего недельного меню: мясной салат. Всё остальное, что подавалось на неделе, было без разбора свалено в одну кучу и пару раз перемешано. Мне тогда очень хотелось регулярно отправлять через курьера порцию-другую непосредственно в ответственное за это министерство обороны!

Во время моей службы в Вюрцбурге через пару недель произошёл удивительный случай, который повлиял на меня сильнее, чем я тогда мог догадываться. Со своего первого заработка я купил себе новый синтезатор, который я затем забрал с собой в казарму, чтоб иметь возможность в свободное время немного позаниматься музыкой. Как-то вечером мы уселись втроём – я за синтезатор, ещё двое барабанили руками по перевернутым вёдрам для мусора – и устроили маленький, правда, очень громкий джем-сейшн.

Должно быть, это было действительно слишком громко, поскольку неожиданно разъяренный штабс-унтер-офицер, которого мы все побаивались, распахнул дверь с явным намерением задать нам изрядную трепку. Но тут он испуганно остановился и в изумлении уставился на нас. И вдруг на его суровом красном лице появилась понимающая улыбка: «Это ведь здорово! Вы сами музыку сочиняете?».

Он пошёл обратно к дверям, затем ещё раз повернулся к нам и скомандовал: «Продолжайте!».

С этих пор тот унтер-офицер относился к нам намного снисходительнее – и я был изумлён. С нашей музыкой мы добились уважения к себе. Уважение и признание, которое я до этого едва ли считал возможным. Моя музыка действительно могла чего-то добиться – даже если это было только поразительный перелом в настроении одного из вечно угрюмых солдат…

Так быстро прошли недели и месяцы, и настал день принятия присяги, которой и должно было закончиться наше обучение. Вся церемония немного напоминала мне старые кинохроники – с той лишь разницей, что я сам был посреди неё. Маршевая музыка слева, маршевая музыка справа и даже на суровых лицах руководящего состава появилось что-то человеческое. Удивительное и в то же время страшное мероприятие.

На следующий день я узнал, что меня действительно переведут в окрестности моего родного города. Всё шло именно так, как я себе всегда и представлял. Не описать, что было бы, если б мои расчёты не оправдались. И всё-таки для этого потребовалась определённая доля удачи.

Мне оставалась последняя ночёвка в вюрцбургской казарме, но мне нужно было уладить ещё одно дело. В моей комнате жили ещё два новобранца – пара отменно накаченных бодибилдеров, которые за прошедшие недели постоянно терроризировали нашу комнату. И все эти недели мы провели за тем, что чистили или убирали за обоих всё мыслимое и немыслимое – из страха перед репрессиями. И поскольку обоим всегда было что-то не по нраву, я со своими товарищами по комнате постоянно были под угрозами или какими-то штрафными наказаниями от двух самодовольных здоровяков.

И этот дисбаланс, в конце концов, надо было ликвидировать. Я решил, что возвращение на родину следующим утром не должно принести обоим много удовольствия. Ну а поскольку я знал, что их переведут в другую часть Германии, то был уверен, что больше никогда их не увижу.

Я остановил свой выбор на старой доброй мази «Финалгон». Это лекарство было сделано на экстракте пиявки и нестерпимо жгло, едва только касаясь кожи. Я сам как-то намазал ей вывихнутую лодыжку и потому знал, насколько хорошо она прогревает. При этом в упаковочном листе было написано, что мазь ни в коем случае нельзя применять в области половых органов и заднего прохода, поскольку это могло привести к весьма болезненным побочным действиям.

Для меня это был решающий пункт. Когда обе гориллы наконец-то уснули, я вытащил их всегда лежащие сверху кальсоны из шкафа и щедро намазал швы в районе промежности мазью. Затем и сам лёг спать. На праздничной церемонии увольнения командующим оба этих господина, к сожалению, почувствовали недомогание. Очевидно, утро они провели в санитарной части и это, должно быть, помешало им попрощаться со своими товарищами по комнате. Досадно, но этих суператлетов я больше никогда не видел. Сейчас, когда я записываю эту историю, меня тревожит что-то вроде угрызения совести. Ну, разве что совсем чуть-чуть…

© Источник

@темы: unheilig, als Musik meine Sprache wurde, der graf, а-ахен!

---

verboten

Ехала сейчас на общественной маршрутке, у водилы стоит табличка:

"Автомобиль
не телефонная бутка (именно так!))
Разговаривать строго запрещено!!"

С удовольствием нарушала)

@темы: lytdybr

---

Самый полезный завтрак для доброго утра

@темы: lytdybr

---

В ИЗВЕСТНЯКОВОЙ ШАХТЕ

Это удивительно. Мне, кажется, было 16 лет – точнее я не могу сказать. И я увидел этот сон. Однажды ночью. Я вижу, как поднимаюсь по лестнице. У меня на плечах длинная чёрная накидка. Вот лестница заканчивается – и я стою на сцене. И вижу огромное море огней. Это были люди, которые держали в руках зажигалки и смотрели, как я пою песню. Высоким голосом…

И затем я проснулся.

(читать дальше...)

Мне приснилось, что я музыкант, стою на сцене и пою. И то, что я увидел, было замечательно. Это было прекрасное чувство – быть музыкантом. Стоять на сцене, петь, а люди там, внизу, слушают. И самое важное: им нравится то, что я делаю, и они держат в воздухе горящие зажигалки. Только сон, да. Но именно этого я и хотел: быть музыкантом…

Моё обучение на зубного техника началось в одно прекрасное утро понедельника. Школу я закончил с хорошими оценками, и теперь мне нужно было стать благоразумным человеком. Зубным техником. Как мой брат. Порядочная, надёжная профессия – никаких мечтаний, никаких фантазий. Что-то солидное и постоянное в зуботехнической лаборатории с хорошей репутацией. Больше никакого витания в облаках!

Отец разыскал для меня это место обучения, и всё шло очень просто. Каждое утро он подвозил меня туда по пути на свою работу, высаживал, а вечером снова забирал домой. Впервые спустя многие годы у нас снова было что-то общее. По крайней мере, в машине. После того, как я бросил настольный теннис, у нас с отцом почти и не осталось общих точек соприкосновения. Он жил в своём мире, а я в своём.

Свою мечту о музыке я тем временем забросил. Я был расстроен и в то же время чувствовал небольшое облегчение. То, что я всегда представлял себе и о чём грезил, было невыполнимо. Давление, которое, в конечном счёте, оказывали на меня мечты, исчезло. Мне нужно было освоить гражданскую профессию, а музыка должна была остаться увлечением. Не меньше, но и не больше.

Возможно, работа зубным техником была бы для меня оптимальным вариантом в этой ситуации. Профессия, которая фактически не требовала общения с людьми. Работа, на которой едва ли нужно было говорить. Каждый сидел на своём рабочем месте и работал со своим объектом, а поскольку я всегда был искусен в ручных ремёслах и долгие годы много рисовал, то обладал и вполне определённым талантом для этой профессии. Заместитель ректора школы вероятно оказался прав… По меньшей мере, он одержал верх.

По сути, я так и не смог смириться с его словами. Вплоть до сегодняшнего дня. В те моменты, когда я сомневаюсь в себе, - я и сегодня слышу этот голос. Собственно, он всегда остаётся моим демоном, который до сих пор со мной, и постоянно пытается всё свести на нет. Он всегда здесь, когда мне нужно принять решение или когда я должен пойти на риск. Я и сейчас не знаю, хорошо это или плохо. Знаю только, что он всегда во мне.

И как всегда – я повиновался «совету» заместителя ректора, и все были довольны. Вплоть до одного…

Зубопротезные лаборатории, по сути дела, были похожи на известняковые шахты в миниатюре. В воздухе парила повсюду мелкая пыль, а запах очень напоминал о столь нелюбимых походах к зубному врачу. Из всех помещений доносилось жужжание бормашин под тихое гудение вытяжных установок. В рамках моего обучения мне нужно было поработать во всех отделах лаборатории для того, как мне объяснил обучающий мастер, чтоб я смог освоить всё и затем стать универсальным работником. Но в действительности сработало гнусное старое правило «Без муки нет науки!». Мне приходилось подметать, чистить, мыть и убирать – и я это терпеть не мог. В этой лаборатории не было ничего общего с тем, чем мне нравилось заниматься.

В то время я постоянно задавал себе только один вопрос: «Ты действительно хочешь заниматься этим ближайшие 40 лет?». И ответ был однозначен: нет! Всё, чему я учился или, скорее, не учился в этой новой профессии, было, по моему мнению, ужасным и ненужным. Я сидел, рыдая, вечерами дома и был попросту несчастлив. Мои так называемые коллеги были значительно старше и потому очень далеки от моего подросткового мира. Во время работы все молчали, а во время перерывов говорили о вещах, которых я не знал и которыми не интересовался.

Дома я всё своё расстройство вкладывал в музыку. Я снова начал писать песни. Так я смог – как уже делал когда-то – переработать всё, что меня заботило, и создать для себя в песнях собственный маленький мир фантазий, из которого меня, однако, каждое утро резко вырывал звон будильника, зовущего на работу. Мои мысли снова повернулись в сторону бундесвера. Прослужить четыре года, заработать деньги, получить вознаграждение, оборудовать студию, профессионально заняться музыкой – собственно, мой план на будущее был прост.

Естественно, были препятствия. В то время как с мамой я всегда мог поговорить о причине своей хандры, то отец пока ещё не знал о моих новых старых планах. И, в конце концов, именно он позаботился о моём рабочем месте и образовании… Как бы он воспринял то разочарование, которое я ему уготовил? Это был большой вопрос, который мучил меня каждодневно.

Из опыта прошлого я уже знал, что только я сам и смогу по-настоящему помочь себе. Так что я должен был сам для себя принять решение. Сам для себя – не для отца, не для матери и не для своих учителей.

И так, на свой страх и риск, я решил прекратить своё обучение. При этом я действовал в открытую. О том, чтоб просто перестать туда ходить, не могло быть и речи. Я договорился о беседе с начальством, разъяснил причины своего решения, извинился за отца, который порекомендовал меня, и пошёл дальше своим путём. И впервые я почувствовал, каково это - выбраться из под надёжного родительского крыла и самому стоять на ногах. И это было действительно прекрасное чувство.

Для родителей словно мир рухнул, когда они узнали о моём решении. В моём близком окружении никто не мог понять, как можно было так просто потерять столь ценное в то время учебное место ради того, чтоб пойти служить в бундесвер. Юнец… Мальчишка… Что на него нашло? Его могут перевести куда угодно, и его никто не сможет защитить… Должно быть, для родителей это было ужасное время.

Однако – несмотря на гадко и коварно ухмыляющегося демона за спиной – я остался непоколебим. Он хотел принизить, добить меня – довести до полного подчинения, - но я оказался сильнее. Несмотря на то, чего ждало от меня моё окружение – в этом случае я его не послушался. Я чувствовал себя достаточно взрослым и зрелым, чтобы самому принимать решения, и после бесконечных обсуждений даже мои родители, кажется, всё-таки приняли это и оставили меня в покое.

© Источник

@темы: unheilig, als Musik meine Sprache wurde, der graf, а-ахен!

---

Собираю фоточки с концерта Маврика)



https://vk.com/album9351940_189780597

"Неотвратимое"

@темы: маврик

---

ДЕМОН

Я снова говорил. И говорил много, в конце концов, мне нужно было наверстать упущенное – после долгого молчания. Но, к сожалению, я уже достаточно скоро узнал, что повышенная потребность высказаться не всегда является преимуществом. Особенно в школе. Учителя не любят, когда им возражают или критически расспрашивают об определённых вещах. И если в прошлом мои оценки по устным предметам были скорее низкими, поскольку я никак не мог поучаствовать в уроке, то теперь, к сожалению моего окружения, я принадлежал к тем, кто беспрестанно разговаривал и постоянно всё брал под сомнение. «Лучшая защита – это нападение», - думал я – и вёл себя соответственно.

(читать дальше...)

Я нашёл удовольствие в говорении и со временем смог констатировать, что речь доставляет мне всё меньше проблем. Я даже мог теперь при разговоре смотреть другому человеку в глаза, что для меня долгие годы было попросту невозможно. Я даже откровенно искал ситуации, в которых мне нужно было удержаться перед другими людьми, глядя на них и беспрепятственно разговаривая. Я становился всё более уверенным и мог гораздо более открыто общаться с окружением, что в определённых ситуациях пока ещё стоило мне определённых усилий, но теперь всё-таки уже больше не сдерживало.

Также и дома немного ослабла напряжённость. Мне больше не нужно было читать вслух, и давление исчезло так же, как оно когда-то появилось. И я окончательно отказался от настольного тенниса. Это вполне могли быть первые предвестники подросткового периода и попытки протеста против родителей, но даже от этого решения была только польза. Мне не нужно было постоянно оглядываться, соответствую ли я отцовским требованиям. В нашем подвале теперь больше не стучали по мячам, а работали со звучанием, что приносило мне определённо больше удовлетворения. Там я и сидел в своём закрытом мире, в котором я совершенно спокойно мог посвятить себя своим звуковым фантазиям.

Тем временем в музыкальном плане я уже отошёл от «Trio» и перешёл к более сложному звучанию. Оно стало мрачнее и патетичнее. Благодаря брату я тогда познакомился с Depeche Mode и позднее – с Sisters of Mercy. Одновременно я в те же годы открыл для себя Pink Floyd. Всё началось – как и у почти каждого подростка тогда – с альбома The Wall. И в композиции «Another Brick in the Wall Part 2» в исполнении вступал школьный хор, который, как очевидно, – это проявилось спустя многие годы – повлиял на меня сильнее, чем я тогда мог догадываться…

Но в тот момент у меня были иные заботы. Моё будущее. В школе вдруг начала витать тема предстоящего выбора профессии, хотя до выпускных экзаменов было ещё два года. Тем не менее, учителя уже очень активно интересовались профессиональным будущим своих учеников. Ну а мне, собственно, и не нужно было долго размышлять. Ответ был передо мной как на ладони: музыкант!

Между тем, мои профессиональные планы не вызвали шумного одобрения родителей, да и учителя были не в особом восторге. Вероятно, всё это казалось им наивной мечтой подростка, которого сначала нужно вернуть с небес на землю, к реальности. Это называлось «Сначала научись чему-нибудь толковому, а там посмотрим». Потому что работа музыкантом считалась безрассудством, особенно в таком маленьком городке, как мой…

Очевидно, что это была несбыточная мечта, так как обучение музыке, по сути дела, вообще не принималось в расчёт. Высшее учебное заведение я должен был бы оплачивать сам, и – исходя из всего, что я тогда знал – учёба не имела бы отношения к музыке, как бы я того ни желал.

Но у меня был план. Я должен был заняться тем, что помогло бы мне заработать много денег, чтобы когда-нибудь я смог позволить себе собственную студию – чтоб суметь самому профессионально создавать музыку. С этой мотивацией в подсознании я принялся за поиски подходящей работы. Мне нужно было найти что-то такое, благодаря чему я смог бы заработать достаточно денег, чтоб суметь в скором времени осуществить свою мечту о музыке.

Весьма амбициозный замысел, поскольку тогда вообще было достаточно тяжело после школы найти профессию. Но у меня была цель, и её стоило осуществить – неважно, каким образом. И я вбил себе в голову, что пойду в бундесвер и буду служить 4 года. Там я уже с первого дня получал бы сравнительно много денег, без особой, собственно, необходимости уметь что-то делать. Для этого мне не нужно было какого-то образования, меня 4 года не могли уволить и в результате я ещё и получал большое вознаграждение, которое я сразу мог бы вложить в свою студию.

К моему удивлению, я со своим намерением не встретил у родителей особого сопротивления – а мои учителя, между тем, были в ужасе. Гражданская служба – да, военная, точнее – солдатом-контрактником: Нет! Никогда! Я, должно быть, был единственным среди почти тысячи учеников, который пожелал идти служить в бундесвере. В преподавательском составе, сплошь состоявшем из сторонников движения за мир во всём мире, - представление в духе фильма ужасов. Мир объят холодной войной, Германия переполнена ракетами с ядерными боеголовками – на автомобилях преподавателей наклейки с голубем мира и танками, у которых из стволов растут цветы, - а тут приходит парень, притом музыкально одарённый, и объявляет, что собирается на военную службу…

Мои планы были встречены с неприятием, если не сказать – с отвращением, - хотя мои мотивы были совершенно ясны. Но всё это не принималось в расчёт. Для себя я знал, что это было правильное решение, даже если моё окружение не могло меня понять – или не хотело понимать. Потому что у меня была мечта. Которая, к сожалению, совсем не вписывалась в картину мира моих учителей.

Политикой я в то время совершенно не интересовался. Я был целиком и полностью сконцентрирован на своей музыке, для всего остального в моём мире не было ни времени, ни места. Беспокойство по поводу моих планов на будущее было мне совершенно незнакомо. Мне нужно было только в бундесвер, а не в иностранный легион или Фракцию Красной Армии. Но, в отличие от этого, я чрезвычайно напряжённо и остро переживал то, что придётся покидать родительское гнездо и самому становиться на ноги – шаг, который я до этого никогда ещё не делал.

Но события пошли своим чередом. Однажды меня без предупреждения неожиданно вызвал с урока заместитель ректора школы. Когда происходило нечто подобное, все знали, что наверняка случилось что-то плохое. Ни одного ученика не вызывали с урока без уважительной причины – даже заместитель ректора. А теперь я был на очереди и понятия не имел, что же я мог натворить.

Он пригласил меня зайти и предложил побеседовать. Я позволил себе сесть и теперь ждал выволочки, сам не зная при этом - за что. К моему удивлению, этот человек начал рассказывать о своей жизни. Как выяснилось, он сам несколько лет провёл в бундесвере. Он, видимо, был офицером в запасе и теперь с эпическим размахом назидательно повествовал о своём военном опыте. Чего я, собственно, не мог понять – до тех пор, пока он не сказал следующее: «Знаешь, ты не создан для того, чтобы стоять перед людьми и говорить... Найди себе такую работу, чтоб тебе не нужно было ни с кем разговаривать, и чтоб не было никакого контакта с людьми. Где-то в офисе или что-нибудь в этом роде. Главное – ты не должен стоять перед людьми и разговаривать – потому что они тебя высмеют и никогда не будут воспринимать всерьёз…».

Я словно остолбенел. Надменность в его глазах чуть ли не пожирала меня, и я больше не сказал ни единого слова. Я и сегодня помню, как у меня перехватило горло, - и я до сих пор не забыл эти слова. При этом человек меня совсем не знал. До этого дня мне не доводилось перемолвиться с ним ни единым словом, и я ни минуты не провёл на его занятиях… А теперь этот разговор, в котором мой речевой недостаток, - который я на тот момент уже почти преодолел, - был взят на вооружение против меня же и моих намерений.

Судя по всему, ректор узнал о моём заикании от учителей, которые до этого тщетно пытались заставить меня отказаться от моих планов. Эти мнимо миролюбивые педагоги у меня за спиной выдумали подлую стратегию, чтобы меня – как они это подразумевали – защитить. И этой хитростью меня под конец лишь уничтожили…

Что было дальше после этого разговора, я уже не помню. Полагаю, я молча вышел из кабинета заместителя ректора и вернулся на урок. Сейчас я думаю, что в тот знаменательный день я больше не вымолвил ни слова. И я знаю одно: позднее я ни одному человеку не рассказывал о том разговоре.

Мои родители точно выступили бы против, если б узнали об этом, поскольку этот человек определённо поступил неправильно – и это ещё мягко сказано. В тот день я вернулся домой ужасно подавленным. И снова молчаливым – я буквально потерял дар речи.

Позднее мама рассказывала, как я в один прекрасный день сообщил, что больше не хочу идти служить в бундесвер. Она меня никогда не спрашивала, как я принял это решение. И если бы она спросила – ответа, очень для меня горького, я бы ей, наверное, так и не дал бы. Я просиживал в школе оставшееся учебное время и всё меньше сочинял музыку.

Я всё ещё сидел иногда за своими инструментами, но страсть пропала. Это как в игре в монополию: «Вернитесь на старт!». И я снова был молчалив, замкнут и нерешителен – почти как раньше.

Не так давно я получил письмо из школы, в которой раньше учился. После того, как я однажды публично рассказал об этом очень ярком жизненном опыте, передо мной захотели извиниться по всем правилам. Они выразили надежду, - так было написано, - что я всё-таки смогу сохранить добрую память о своей школе. Что мне сказать по этому поводу? Конечно, надеяться можно всегда. Но в таком случае это всё-таки очень тяжело…

© Источник

@темы: unheilig, als Musik meine Sprache wurde, der graf, а-ахен!