Отец говорит:"У меня для тебя еще вот такой есть, смотри, какой необычный", - и достает первого. Вспомнились молчаливые и безликие персонажи полотен де Кирико и Манекен Карра. А второго мне сегодня подарила подруга.
Утро по окнам водит мягкой пушистой лапой, трется о черепицу рыжим своим бочком. В городе хруст от льдинок, снежный холодный запах, в тихих рассветных кухнях - кофе и молоко. Бабушка Вьюга скоро будет трясти перины, ангелы - чистить крылья, всем голубям в пример. В городе пахнет глёггом, белит мороз витрины, где-то звенят трамваи - город готов к зиме. До Рождества неделя, значит, не до вязанья, столько хлопот по дому, каждый короткий день выпечкой и уборкой, стиркой и глажкой занят. Дремлют клубки в корзинке, словно птенцы в гнезде, словно котята возле мамы – пушистой кошки, круглые спинки греют – дюжины две ли, три… У фрекен Урд на кухне - запах миндальной крошки, специй ряды на полке, в баночке чайный гриб. Магия трав таится в чайнике из Икеи, под кружевной салфеткой - свежий душистый хлеб. Там, на окне замерзшем, птицам чуть-чуть теплее, где освещает свечка ангелов и вертеп. Все ли готово? Тесто, яблоки и корица… Звездочками печенье выложить на листе. Пусть же еще неделю праздно скучают спицы. Фрекен берет мобильник - вечером ждем гостей!
За монитором плоским так и сидишь, не глядя ни на часы, ни в окна – день подошел к концу. Двадцать минут на кофе. Строгой фрекен Верданди офисный ритм по сердцу, офисный стиль к лицу. Лишь под конец работы, вылив в горшок с геранью воду из яркой лейки, выбравшись в интернет, фрекен на сайте смотрит схемы для вышиванья, просто для интереса – в этом ей равных нет: дома – льняная скатерть, вышивка тонкой гладью (к пяльцам бы поскорее – что там, дедлайн, отчет?) До Рождества неделя – скоро игла Верданди ветки омелы тонким шелком переплетет.
читать дальшеГород несет в ладонях снег, огоньки и искры, ангелы из бумаги смотрят сквозь жалюзи. Воздух звенит морозом, вечер несется быстро, вот и звонок сестрицы – «милочка, привези…» …Город кружится в вальсе, в ярмарочном веселье, снежные хлопья с неба – лучше, чем конфетти. Фрекен чуть-чуть помедлит в лавочке с рукодельем: ярких шелков на скатерть может и не хватить. Каждой звезде бумажной хочется стать кометой, каждый имбирный пряник метит в дары волхвов. Фрекен Верданди купит ромовый кекс, конфеты – в каждом пакете нынче зимнее волшебство.
Феньки по локоть, в сумке – горсть разноцветных бусин, ниток мотки цветные, плеер играет рил. Город всегда приветит тех, кто не знает грусти, тех, кто легко сметает снежную пыль с перил. Вот облака – кудели белой небесной пряжи, башня – как прялка, нитку тянет веретено… Рыжая Скульд в трамвае новую феньку вяжет – пальцы не ошибутся, даже когда темно. Будущее - как дымка там, на углу с кофейней, если тебе семнадцать - в прошлом резона нет. Рыжую Скульд сегодня в школе назвали феей – что же с того, что знает Скульд небольшой секрет: дарят не амулеты, ключики к двери счастья, тоненькой ниткой время накрепко не связать, - Скульд, подмигнув, повяжет фенечку на запястье, искры огней бенгальских вспыхнут в ее глазах… Дальше, подумать если, будет легко и просто, там, где ослабнут петли – свяжутся узелки, Рыжая Скульд танцуя, кружит на перекрестках, Рыжая Скульд синицам крошки дает с руки. Где-то везут подарки северные олени – след от полозьев санок яркий, как Млечный путь. До Рождества неделя, город сплетает тени, дарит гирлянды-феньки и не грустит ничуть. Где-то несутся сани с радостным перезвоном, прочь колокольцы гонят слякотную тоску. В старом подъезде жмется к стенке смешной котенок - значит, две рыжих нитки переплелись для Скульд. Каждый на свете хочет, чтобы его любили, рыжий грызет, играя, фенечки на руках. Будет сестрицам радость, Скульд достает мобильник, – впрочем, когда же в доме не было молока?
II
Снежный покров раскроен в точности по лекалам – крыши, балконы, скверы четки как никогда. Город ведет прохожих, город хранит усталых, передавая вести тихо по проводам. Каждому в этом мире нужен уют домашний, чтобы в прихожей пахло яблочным пирогом. Урд открывает двери – Рыжий едва не пляшет: столько снежинок-мушек с гостьей влетает в дом. - Не опоздала? Пробки… - пляшет над свечкой пламя, снежные мушки тают искрами на пальто, слышится смех Верданди. Рыжий блестит глазами: входят за гостьей следом двое больших котов.
Рыжий котенок сделал стойку на тонких лапах, спинку дугой, и уши – к маленькой голове. Каждый из этих серых крохе годится в папы. Каждый его обнюхал: «Здравствуй, малыш, привет!» Город на крышах белит ворох небесной пряжи, в доме корицей пахнет, в вазочке - летний мед, яблочное варенье… Скульд расставляет чашки, прыгает прямо в кресло серый пушистый кот. Славно идет беседа – школьная вечеринка, зимние распродажи, служба на Рождество. Рыжий чуть-чуть косится: столько клубков в корзинке, столько пушистых ниток – все это для него? Елочный ангел крылья прячет от лап колючих, Урд, улыбаясь гордо, ставит пирог на стол. Рыжий клубки катает! Там, у хозяек – скучно, серым того и надо, лучше играть в футбол. Рыжий и двое серых носятся по паркету - пляшут клубки, мелькая, вьется цветная вязь, вот потянулась к красной нить золотого цвета, вот голубая нитка с белой переплелась.
III
…Где-то седое море тонет в прозрачной дымке, сосны поют про небо северных дальних стран. «Пуск», «завершить работу» - и цифровые снимки вмиг до утра сокроет темный пустой экран. Анна сидит в отделе, можно сказать, до ночи, ровно пять дней в неделю – график один для всех. Анна встает уныло, Анна домой не хочет, слякотно, скользко, сыро, курточка – рыбий мех. Выйдет – огнями елка ей подмигнет в витрине, вслед прокричит ворона, сидя на проводах. Ярко горит, мерцает в кружеве тонких линий – темных ветвей кленовых – маленькая звезда. Анне давно давно не двадцать – в общем, слегка за тридцать. Анне сидится ровно – раньше рвалась, хоть плачь, все изменить, уехать. Раньше – щипало в горле, нынче – легко смириться, не замечать уколов маленьких неудач.
Что же, катись, клубочек! Нынче темнеет рано – или от монитора просто рябит в глазах. Прямо перед машиной на перекрестке Анна слезы смигнет. Водитель врежет по тормозам… «Девушка, зазевались?» - глянет почти сердито, всмотрится и узнает. «Боже! Сто зим, сто лет!» Скоро за разговором слезы почти забыты. – «Помнишь, в десятом классе?» - «Замужем?» - «Что ты, нет!» «Слушай, поедем с нами на Рождество? Решайся!» - нитка дрожит, как провод, в небе звенит сигнал. «Мы так с женой мечтали» - нитка сплетает шансы. …Анна глядит на карту. Северная страна,
Сосны, залив и скалы – те, что на мониторе, ветер колышет в поле вереск сухой и дрок. Нет, никакого принца. Нет, никакой лав стори. Только от перекрестка – веер ночных дорог. Море о скалы бьется, ангелы пляшут джигу, варят лесные тролли сладкий тягучий мед. До поворота – вечность, двадцать минут, полмига, до Рождества – неделя. Анна идет вперед.
IV
Радужно блещут льдинки в кроне седого вяза, к варежкам детским липнет мягкий пушистый снег. До Рождества – неделя, тихое время сказок, время смешных открыток, ярких свечей в окне. Время писать е-мейлы, время звонить знакомым, только молчит мобильник, только, набрав пароль, видишь одни рассылки вместо письма из дома. Или – всего вернее – надпись: входящих – ноль.
Дом не за дальним морем, здесь он – за два квартала трубы видны из окон съемного чердака. Старая ссора снова комом под горло встала, видятся клочья писем в мчащихся облаках. Каждый на свете знает: в доме горит окошко, можно с пути сбиваться – выйдешь на этот свет. До Рождества – неделя, это совсем немножко, на чердаке у Лизы елки и свечек нет. В детстве все было просто: спали игрушки летом в синей большой коробке, в бабушкином шкафу. Елка вплывала в двери, дом озарялся светом, в трубах печных играли вьюги мотивы фуг. Перебирать игрушки вместе могли до ночи, папа крепил к верхушке бронзовую звезду... В комнате снова тихо. Лиза звонить не хочет. Лиза почти что знает, дома ее не ждут. В восемь часов за пиццей выбравшись в супермаркет – мелочь звенит в кармане, карточка и ключи, хмуро окинув взглядом елки, шары, подарки, Лиза рукой коснется яркой большой свечи. Точной такой, как в детстве – в темной еловой хвое домик лесного гнома, крыша, труба, окно. Над фитильком как будто пламя горит живое… …Мама такую свечку хочет уже давно.
Будет тянуться нитка, будет клубок катиться, следом за снежным вихрем площадь пересечет. К кассе идет со свечкой Лиза, забыв о пицце. Чья-то рука знакомо тронет ее плечо. …Дом уже близко – вот он, рядом, за два квартала, Лиза проходит с мамой – нету ни слез, ни ссор. «Точно такая свечка, мама, как ты узнала…» Смотрит звезда из бронзы в дремлющий снежный двор.
V
Где-то пакует Санта мишек и шоколадки, щурится близоруко в письма от детворы. Мчатся, спешат поземки, чтобы дорога гладко, как полотно, тянулась в скверики и дворы. Тихо шуршат на почте праздничные конверты, в каждом - не тайна, что вы! - праздник, любовь, тепло. До Рождества - неделя, только к старушке Берте не почтальон, не Санта - ветки стучат в стекло. Где-то в груди – осколок старой привычной боли, график температуры пляшет уже с утра. До Рождества неделя, ставит в углу на столик пластиковую елку добрая медсестра. Дома, наверно, кошку кормят невестка с сыном - ключ им дала соседка, внуки польют цветы. Только углы в квартире серой тоскою стынут, только без старой Берты кажется дом пустым. До Рождества неделя – грустно вздыхают дети, папа звонит в больницу: хоть бы пошло на лад. Каждый припомнить может: сколько живет на свете, всех собирает Берта в праздник вокруг стола. Взрослые не поверят: дело не в марципане, и не в стеклянных гномах, помнящих прошлый век. Нильсу и Марте нынче не до коньков и санок, не до гирлянд, горящих в дымчатой синеве. В комнате Берты тихо, ветер поет тревожно, снежная мгла скребется, ветка стучит в окно.
Мчится, бежит клубочек, и не найти надежней, и не найти прочнее ниточки шерстяной… Рыжий играет с серым – яркий узор петляет, красная нить с зеленой тесно переплелась.
Доктор, конечно, верит – чудо порой бывает, что же мешает чуду произойти сейчас? Вьюга в стекло палаты стукнет снежком пушистым, словно зовет подругу: выйди гулять скорей. Берта наутро встанет на удивленье быстро, вслед ей звенят деревья в инее-серебре, солнце сквозь кроны светит елочным шаром ярким, красный снегирь на ветке – праздничным огоньком. «До Рождества успею внукам купить подарки», - через порог палаты Берта шагнет легко.
VI
Спят под корнями ивы маленькие ундины, снятся им волчьи пляски, снежные кружева. Слушает тихий город песню часов старинных – только семь дней осталось, люди, до Рождества!
Рыжий и двое серых путают нитки смело: быстро бегут клубочки, только лишь поспевай!
Узел стянулся – кто-то встретился под омелой, петелька распустилась – кто-то нашел слова. Кто-то - успел на поезд, кто-то – пришел мириться, чья-то мечта ракетой скоро взлетит в зенит… Вот у подъезда двое – тени скользят по лицам... Где-то в небесной выси нитка поет, звенит.
Живой, увлекательный мемуаръ легендарного "роллинга" Кита Ричардса доступен в бумажном варианте на русском или же здесь — в оригинале и выборочно в переводе:
Несмотря на свою известную фразу: «Если вы помните 1960-е, значит, вы в них не жили», легендарный гитарист The Rolling Stones вспомнил на удивление много
Один газетчик-филантроп сказал мне, что одиночество вредно для человека; и в подкрепление своего утверждения он цитирует, как и все маловеры, слова Отцов Церкви. Я знаю, что Демон охотно посещает безводныя места и что Дух убийства и похотливости чудесно возгорается в безлюдии. Но, может статься, что это одиночество опасно лишь для души праздной и блуждающей, населяющей ее своими страстями и химерами. Несомненно, что болтуну, чье наивысшее удовольствие заключается в том, чтобы говорить с кафедры или трибуны, на острове Робинзона грозит буйное помешательство. Я не требую от моего газетчика отважной доблести Крузо, но прошу, чтобы он не выносил обвинений против тех, кто влюблен в одиночество и таинство. Есть в наших трескотливых народах индивидуумы, которые бы пошли на смертную казнь с меньшим отвращением, если б им позволили произнести с эшафота пространную речь, не боясь, что их прервут некстати барабаны Сантерра. Я не жалею их, потому что догадываюсь, что их ораторския излияния доставляют им наслаждение, равное тому, какое иные получают от безмолвия и сосредоточения; но презираю их. Я желаю прежде всего, чтобы мой проклятый газетчик оставил меня развлекаться, как мне угодно. "Вы, значит, никогда не испытываете, — говорит он мне с преапостольским видом, — необходимости поделиться Вашими радостями?" Посмотрите, какой изощренный завистник! Он знает, что я гнушаюсь его радостями и влезает в мои, пакостный возмутитель празднества! "Это великое несчастье — не в силах быть одному", говорит где то Лабрюйер, словно бы для того, чтобы устыдить всех, бегущих забыться в толпе, несомненно из страха быть не в силах выносить самих себя. "Почти все наши несчастья приходят к нам оттого, что мы не сумели оставаться в своей комнате", говорит другой мудрец, Паскаль, кажется мне, вспоминая в сосредоточенной келье всех этих обезумевших, что ищут счастья в движении и в проституции, которую я мог бы назвать "братскою", пожелай я говорить на великолепном языке моего века.
«Берег, которого нет...» — сборник стихов и рассказов, прочитанных Маргаритой Пушкиной под оригинальную музыку, созданную специально для этого альбома.
Дуб (Виталий Дубинин) читает "Обман"=))) :
(Содержание)СОДЕРЖАНИЕ 1. Мост на тот берег, которого нет (муз. С. Скрипникова) 2. Почувствуй вибрацию слова 3. Ассоциации 4. С неразгаданным взглядом 5. Поезд на Ригу (муз. С. Скрипникова) 6. Журавли 7. А что Андрей? (Скучая по Тарковскому) ( муз. И. Евдокимова) 8. Спроси у Европы (Лимонов сидит в Бутырке) 9. Услышать как цветет лимон (муз. Lefthander) 10. Околачиватель груш 11. ВИЗИТ (рассказ) 12. Муравей (муз. С. Скрипникова) 13. Бедный Моцарт 14. Был дом… (муз. И. Евдокимова) 15. Янтарная песня (муз. В. Круглова) 16. Флейта 17. Любой из нас… (муз. С. Скрипникова) 18. Ты лепишь идола (муз. Lefthander) 19. Знаю, что было в будущем 20. Русский сон 21. В этой реальности… (муз. С. Скрипникова) 22. Микеланджело ранен 23. Меланхолия в сентябре 24. СЛЕЗАЙ С МОЕГО ОБЛАКА (сказка, муз.С. Скрипникова) 25. Жестокость 1, 2,3 (Три саундтрека к шестому дню недели) 26. Дыра (муз. группы «К-700») 27. Когда заплакал мраморный ангел (муз. Lefthander) 28. МРАМОРНЫЙ АНГЕЛ (рассказ) 29. Бабочка (муз. Lefthander) 30. Убегающее завтра (муз. С. Скрипникова) 31. По ту сторону сна 32. Еще один год (муз. С. Скрипникова) 33. Ничего нет в руках (муз. Lefthander) 34. Китайская гостиная ( муз. Lefthander) 35. КОНТУР (рассказ, муз. С. Скрипникова) 36. Мюнхгаузену-Янковскому, барону (муз. Lefthander) 37. Плыви в себя 38. Памяти Джорджа Харрисона (муз. группы «К-700») 39. Невидима 40. «Обман» («Послушай, дружок!» - читает бас-гитарист и композитор Виталий Дубинин) 41. ОБМАН (легенда) 42. Агония 43. Настроение 44. Почти бесконечный блюз Джону Леннону (муз. Группы «К-700») 45. Внутренний свет (муз. С. Скрипникова) 46. Дождь приносит не сон (муз. Lefthander) 47. По картинам Питера Брейгеля (муз. группы «К-700») 48. Обманутые радугой 49. Наводчик тумана (муз. С. Скрипникова) 50. Вознесенскому (вдогонку) (муз. И. Евдокимова) 51. Аминь 52. НЕТРАДИЦИОННОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ (рассказ-фантазия, муз. С. Скрипникова) 53. Зачем? 54. «Зачем?» ( В. Ивойлов и группа “Amalgama”)
BONUS: 55. Жестокость 1,2,3 – в представлении группы МАСТЕР
- Зачем ты просеиваешь снег через сито, дедушка? - Ищу перо ангела, хороший мой. - А зачем тебе перо ангела? - А затем, что ангел непременно спустится за своим пером… И тогда мы сможем поговорить – ты, я и ангел…
(Зимняя сказка)Мир укутала той зимой невыносимой легкости и бесконечности тишина. До Рождества оставались считанные дни – но на улицах, вместо обычной предпраздничной суеты, царил сумеречный зимний покой. Снег, укутавший извилистые улочки городка теплым узорчатым шарфом, скрадывал звуки, пряча их за пазуху до поры. Большие свечи вдоль стен домов и рыжеватые уютные фонари не столько разгоняли вечернюю тьму, сколько оттеняли ее узоры и переливы своим неярким светом. Праздничные венки Адвента, конфеты в пестрых шуршащих обертках, мандарины и целые корзины пипаркукас* в витринах магазинчиков и лавок словно потускнели на время, померкли, чтобы аляповатостью красок не портить восхитительную простоту легкой и бесконечной зимней тишины. Неторопливой поступью шел каждое утро снег – и тишина становилась все глубже и прозрачней, словно в мире не осталось больше ничего, кроме мягкого белого снега и пустоты прозрачного зимнего неба. В старом городском парке маленькая старушка в сероватой шубейке кормила дробленым зерном зимних птах – да и сама она была словно птичка, сухонькая да седая, прятала блеск своих бусинок-глаз под пергаментом век. У статуи покровителя города Роланда сидела, свернувшись плотным клубком, волшебная белоснежная кошка – один глаз зеленый, второй голубой. В городе бытовало поверье, что увидеть волшебную кошку – это непременно к счастью… той зимой кошку довелось увидеть многим. Люди верили примете – и оттого той зимой в городе было много счастливых улыбок. У незамерзающей проталины городского канала толпились глуповатые, пестрые утки. Снег пытался припорошить и их – но глупые птицы упрямо ныряли в воду. «Ну их!» – махнула лапкой бесконечная зимняя тишина, и утячий гогот затерялся где-то в складках декабрьских сумерек, словно выключили внезапно звук. В городской пекарне по-прежнему пекли по ночам душистый хлеб – и снег, мягкими пушистыми хлопьями падая с неба, смешивался с ароматами свежей сдобы, корицы и ванили. В домах горожан с каждым днем все отчетливее пахло праздником – мандаринами или сосновой смолкой, старыми елочными игрушками или соломой для Рождественского вертепа… А еще в домах восхитительно пахло молоком – и детством. Люди, должно быть, дивились тихонько – откуда, когда легкое облако зимней тишины благословило городок своим прикосновением… И лишь грустный ангел на небе знал, что тишина эта надолго поселилась в городке. И быть ей теперь в зимнюю пору всегда, прозрачной да тихой, неслышной поступью мягких лап приходить в городок с первым снегом и оставаться до звонкой весенней капели… Потому лишь только, что маленькая девочка с огромными голубыми глазами каждый вечер перед сном молитвенно складывает ладошки и, уже засыпая, шепчет тихонько: «Боженька… Пусть всем будет счастье и добро. Бабушке – здоровье. Маме – радость. А мне, Боженька, пусть будет тихий снег… Всегда».
- Да зачем же перо, дедушка? Вон же ангел, спроси, чего надобно... Да только слепы глаза зрячего… Вот и ищет он перо ангела в сугробе теплого Рождественского снега…
«И сестра её — Смерть»Над болотами повисла великолепная ночь, увенчанная роскошными нитями блуждающих звезд, и казалось, что весь небесный свод, подмигивая, наблюдает за творящимся в мире. По безопасной сухой земле с востока, серого и холодного, протянулся первый бледный след рассвета, нисходящего на главы бессмертных богов. И тогда, как только они приблизились наконец к безопасной сухой земле, Любовь взглянула на человека, которого так долго вела через болота, и увидела, что его волосы стали белыми, когда их коснулась бледность рассвета. И они ступили вместе на землю, и старик утомленно опустился на траву, ибо они вместе блуждали в болотах много лет; и полоса рассвета над главами богов становилась все шире. И Любовь сказала старику: 'Теперь я покидаю тебя'. И старик ничего не ответил, только тихо заплакал. Тогда Любовь ощутила укол жалости в своем бесчувственном сердечке и сказала: "Тебе не стоит жалеть, что я ухожу, не стоит сожалеть обо мне и вообще обо мне заботиться. Я очень глупое дитя, и я не была никогда честна или дружелюбна. Я никогда не заботилась о твоих великих мыслях или о том, что было в тебе хорошо, я только смущала тебя, ведя вверх и вниз по опасным болотам. И я была настолько бессердечна, что твоя погибель на этом опасном пути была бы мне безразлична, и я оставалась с тобой только потому, что с тобой было забавно играть. И я жестока и вовсе ничего не стою и обо мне ни к чему сожалеть, если я ухожу, и ни к чему меня вспоминать и вообще обо мне думать". И тем не менее старик ничего не отвечал, только тихо плакал; и Любовь сильно огорчилась. И Любовь сказала: "Поскольку я настолько мала, моя сила была скрыта от тебя, и вместе с ней скрыто зло, которое я творила. Но моя сила велика, и я бесчестно использовала ее. Часто я сталкивала тебя с настилов в болотную топь и не заботилась о том, что ты можешь утонуть. Часто я дразнила тебя и принуждала к тому же других. И часто я вела тебя к тем, которые ненавидели меня, и смеялась, когда они мстили тебе вместо меня. Так что не плачь, ибо нет никакой доброты в моем сердце, только злоба и глупость, и я неподходящий спутник для такого мудреца, как ты; напротив - я так фривольна и глупа, что смеялась над твоими благородными мечтами и препятствовала всем твоим начинаниям. Взгляни, теперь ты все знаешь обо мне, и теперь ты прогонишь меня, и будешь здесь жить непринужденно, и, безмятежный, будешь видеть блаженные сны о бессмертных богах. Теперь взгляни, здесь рассвет и безопасность, а там темнота и опасность". И все равно старик тихо плакал. Тогда Любовь сказала: "Что же с тобой поделать?" И теперь ее голос был серьезен и тих. "Ты так опечален? Старый друг стольких лет, в сердце моем - печаль о тебе. Старый спутник в рискованных делах, я должна покинуть тебя теперь. Но я скоро пошлю к тебе мою сестру - мою маленькую сестрицу Смерть. И он выйдет к тебе из болот и не оставит тебя, но будет верна тебе так, как никогда не была верна я". И рассвет все ярче сиял над бессмертными богами, и старик улыбнулся сквозь слезы, которые заблестели невиданным блеском в нарастающих потоках света. Но Любовь ушла по направлению к ночи и к болотам, на ходу оглядываясь на старика через плечо и прелестно улыбаясь. И в болотах, куда она уходила, посреди великолепной ночи, под сенью блуждающих звезд раздались радостные крики, звуки смеха и музыки. И через некоторое время, с лицом, обращенным к утру, из болот вышла высокая и красивая Смерть и со слабой улыбкой, темнеющей на ее губах, нежно подняла на руки одинокого человека, и, напевая своим низким глубоким голом древнюю песню, понесла его к утру, к богам.
«Ад — ужасный город, а она устала от городов»Вечер бежал из таинственных стран и опустился на улицы Парижа, и дневной мир укутался сумерками и исчез, и прекрасный город странно изменился, и с ним изменились людские сердца. И с огнями и музыкой, в тишине и в темноте, явилась другая жизнь, жизнь, которой знакома ночь, и черные коты выползли из зданий и направились в тихие места, и тускло освещенные улицы наполнились сумрачными призраками. В этот час в обычном доме неподалеку от "Мулен Руж" умерла Травиата; и причиной ее смерти были ее собственные грехи, а не груз лет, отпущенных Богом. Но душа Травиаты вслепую двигалась по улицам, где она грешила, пока не ударилась о стену Нотр-Дам де Пари. Отсюда душа помчалась вверх, как мчится морской туман, когда сталкивается с утесами, и достигла Рая, и там начался суд над ней. И казалось мне, когда я находился в краю моих грез, что Травиата явилась и стала в судилище и что облака прибыли с далеких райских холмов и собрались вместе над главой Бога и стали одним черным облаком; и облака стремительно неслись, как ночные тени в свете раскачивающегося в руке фонаря, и облака все собирались и собирались, и, пока они собирались, облачный ореол над головой Бога нисколько не увеличивался в размерах, а только становился все чернее и чернее. И нимбы святых опускались все ниже на их главы, сужались и бледнели, и пение серафимов дрожало и затихало, и произнесение благословений внезапно прекратилось. И такая суровость отразилась на лике Бога, что серафимы склонились перед Ним и святые последовали их примеру. Тогда Бог отдал приказ, и семь великих ангелов медленно поднялись сквозь облака, что укрывают Рай, и жалость была на их лицах, и глаза их были закрыты. Тогда Бог объявил о начале суда, и огни Рая погасли, и голубые кристаллические окна, устремленные на мир, стали темными и бесцветными, и я больше ничего не мог разглядеть. Потом семь великих ангелов вышли один за другим из небесных врат и обратили свои лица к аду, и четверо из них несли юную душу Травиаты, и один ангел шествовал впереди, а еще один двигался позади. Эти шестеро широкими шагами шли по длинной и пыльной дороге, которую называют Путем Проклятых, Но седьмой ангел летел над ними, и свет огней Ада, который был скрыт от шести других пылью ужасной дороги, вспыхивал на его оперении. И потом эти семь ангелов, приблизившись к аду, произнесли речь. "Она очень молода", сказали они; "Она очень красива", сказали они. И они долго смотрели на душу Травиаты, глядя не на пятна греха, а в ту часть ее души, где таилась любовь к давно умершей сестре, которая парила теперь в саду на склоне одного из небесных холмов, где солнечный свет озарял ее лицо; она ежедневно общалась со святыми, когда они проходили мимо этого сада, чтобы благословлять мертвых с самого края Небес. И поскольку ангелы долго взирали на красоту всего, что осталось прекрасным в душе Травиаты, они сказали: "Это всего лишь юная душа". И они могли бы принять ее на одном из небесных склонов, и там могли бы дать ей цимбалы и кимвал, но они знали, что Райские врата были закрыты для Травиаты. И они приняли бы ее в мирной долине, где было очень много цветов и громко журчали ручьи, где птицы всегда пели и в церквях по воскресеньям раздавался колокольный звон - только и этого они не могли сделать. Так что они несли душу все ближе и ближе к адским пределам. Но когда они совсем уже приблизились, и яркий свет озарил их лица, и они увидели, что ворота уже раздвигались и отворялись наружу, они сказали: "Ад - ужасный город, а она устала от городов"; тогда они внезапно опустили ее у дороги, взмахнули крыльями и улетели. Но большой розовый цветок, ужасный и прекрасный, вырос из души Травиаты; и у него было два глаза, но не было век, и эти глаза были постоянно устремлены на лица всех прохожих, которые шли по пыльной дороге в преисподнюю; и цветок рос в ярком свете огней Ада, и увядал, но не мог умереть. Только один лепесток вернулся к небесным холмам, подобно листу плюща, разворачивающемуся к свету дня, и в мягком и серебристом свете Рая этот листок не увял и не исчез: он слышал время от времени обрывки бесед святых, доносящиеся с дальнего расстояния, и иногда улавливал аромат садов, приносимый с небесных холмов, и чувствовал, как слабый бриз овевал его вечерами в тот час, когда святые направлялись к самому краю Небес, чтобы благословить мертвых. Но Бог восстал с Его мечом, и рассеял Его непослушных ангелов, как молотильщик рассеивает мякину.
«Осенью, когда падают листья и дует ветер со Святокрестной горы, часто звучит в печных трубах тихая мелодия, тонкая, как волос, и печальная, как мир. Даже дети порой слышат её и спрашивают: "Мама, а кто там играет?" И матери отвечают: "Спи, детка. Это — мёртвый скрипач».