ПРЕДДВЕРИЕ АДА
С оценками, которые я получил из-за своих, строго говоря, отсутствующих достижений по устным дисциплинам, и благодаря мнению моего учителя, что ученик из меня – более, чем очевидно - неспособный, мне в результате оставалась только неполная средняя школа. И если я уже начальную школу воспринимал чем-то вроде чистилища, то теперь казалось, будто я окончательно попал в вечный мрак. Мне предстояло худшее время моей жизни.
(читать дальше...)Воспоминания предстают передо мной, как будто всё только что произошло. Как мы с мамой в первый учебный день пришли во двор школы и сразу стали очевидцами страшной драки между двумя школьниками. Сцены, которым не было места в моём хорошо защищённом мире, и поэтому я руками и ногами был против этой школы. Но выхода не было.
Когда я сейчас сижу над этими строками и размышляю об этом, то мне делается не по себе. Ну что за безжалостный круговорот! Маленький мальчик не справляется с напряжением в начальной школы и начинает заикаться. Из-за речевого нарушения его достижения оценивают настолько низко, что он попадает только в неполную среднюю школу. И уже там он попадает в ещё худшую ловушку. То, что поджидает его в этой школе с социальным гнётом, насмешкой и подавлением, превосходит всё, что было до этого, и грозит низвергнуть мальчика в свободное падение.
И здесь я мог спастись – в этом явно суровом окружении – только спортом. На своей классной параллели я снова добился с помощью футбола и лёгкой атлетики уважения, в котором мне в остальных случаях из-за речевого недостатка было бы отказано, и я постарался, несмотря на все неудачи, настолько улучшить свои результаты, чтоб я как-нибудь смог ещё попасть в реальную школу. И мне это удалось. После года в аду мне удалось по завершении пятого класса перейти в реальную школу. И всё-таки ещё сохранилась надежда, что забрезжит свет в моей на тот момент очень мрачной жизни...
© Источник
МУЗЫКА КАК ЯЗЫК
По сути дела, я дитя 80-х годов и к тому времени впитал в себя всё, что в музыкальном мире разрешалось транслировать. По телевизору показывали передачи, которые никому нельзя было пропустить: хитпарад по ZDF, Disco с Ильей Рихтером и, конечно, с 1983 года – передача Formel Eins – Формула 1 - с Петером Илльманном и позднее - с Ингольфом Люком. А из стереосистемы в нашем доме раздавалась музыка кантри на кассетах, которые отец записывал с радио.
Моя первая пластинка, которую я купил на свои собственные деньги, принадлежала группе Trio - Da Da Da. (читать дальше...)Звучание их песен – как я потом узнал – основывалось на детском синтезаторе Casio… Был ли это бит Da Da Da или какая-нибудь другая объявленная Дитером Томасом Хеком песня – в один прекрасный день меня, пятиклассника, просто одолело желание научиться играть на музыкальном инструменте.
Родители, которые в то время старались исполнять все мои желания, не стали долго медлить и выполнили мою просьбу. Им было важно сделать всё, что могло бы привнести немного «нормальности» в мою необычную в остальном жизнь. И как бы много я сегодня ни размышлял о своем выборе музыкального инструмента тогда, я все равно не могу полностью объяснить, почему им стал орган. Возможно, мою запоздалую благодарность стоит выразить Штефану Реммлеру и его простому синтезатору Casio…
Но это был даже не синтезатор, это был домашний орган – и притом с двумя мануалами для басов и ритмического сопровождения. Должен был быть такой инструмент, вроде стандартного органа для вечно улыбающихся артистов-массовиков, который зарабатывают между делом на днях рождения и на свадьбах. Но пусть будет так.
Тогда у моей семьи в финансовом плане всё было более или менее хорошо. Мы не могли похвастаться какими-то богатствами, но и настоящего недостатка денег не испытывали. Разумеется, этот удивительный инструмент, который я себе выбрал, уже тогда был достаточно дорогим. Конечно, возникал вопрос, действительно ли мы могли бы себе позволить отдать за орган несколько тысяч марок. Ответ нашёлся быстро: нет.
Итак, было решено поначалу взять инструмент напрокат. И если он мне действительно понравится, и я через пару недель не разберу его со скуки, то через несколько лет инструмент можно было бы и купить. Мудрое решение, тем более что я как раз находился в том возрасте, когда желания, настроения и взгляды меняются каждую минуту, - что учёные с радостью называют термином «препубертатный».
И скоро наступил день, когда нам должны были привезти инструмент. Мои родители нашли учителя, который также помог нам подобрать орган, а поскольку инструмент был необычайно крупный и тяжелый, привезти его должны были на большом грузовике. Я и сегодня помню, как стоял на кушетке прямо у окна, примяв мамины цветы к оконному стеклу, и наблюдал, когда же наконец появится этот грузовик. И потом – после нескончаемой вечности – он показался. Погрузочная платформа транспортёра поднялась, и там стояла она – огромная, упакованная в картон колода. Несколько человек тащили это чудище на лестничную клетку и через нашу квартиру – в мою детскую комнату. Мама подписала пару бланков, и теперь штуковина стояла у меня комнате.
Я был совершенно пленён видом органа. Инструмент был чуть ли не с меня ростом, и когда я в первый раз сел за него, то казался себе капитаном Кирком на звездолёте «Энтерпрайз». Столько кнопок и регуляторов я ещё никогда не видел. Я подключил орган к розетке и включил инструмент. Послышался глубокий насыщенный звук, и у регуляторов и переключателей загорелось множество огоньков и лампочек. Я нажал какую-то клавишу и услышал первый звук. Мечта…
Я ещё помню, как улыбающаяся мама стояла в моей комнате и, очень счастливая, смотрела на меня. Затем она всё-таки вышла из комнаты, оставив меня наедине с моим счастьем.
Естественно, я не играл каких-то мелодий, не говоря уже о песнях. Я скорее без разбора бренчал, пробуя бесчисленные кнопки, огоньки и переключатели, и каждый раз с любопытством ожидал, какие звуки прозвучат при нажатии на разные клавиши. Я быстро нашёл ритмический модуль и производил какие-то, вероятно, ужасно звучащие мелодии, пока мама не приоткрыла осторожно дверь и не попросила деликатно чуть-чуть убавить звук на органе.
В последующие дни я всё более отчётливо чувствовал, каким важным должен стать для меня этот инструмент. У меня было то, с чем мне не нужно было говорить. То, с помощью чего я просто мог играть музыку – и меня даже слушали, хотя всё это было ещё только очень произвольно, без особого ориентира, да и звучало косо. Зато я мог заниматься тем, чего мне очень хотелось – и я мог при этом молчать.
Если бы было по-моему, то мне не нужен был бы учитель, чтобы научиться играть на органе. На тот момент мне вполне хватало простого треньканья на инструменте. Но сегодня я рад тому, что родители всё-таки настояли на учителе, поскольку только с помощью уроков я понял в конце, чем я занимался, и смог таким образом перекладывать на музыку те вещи, которые я без посторонней помощи никогда не смог бы осилить.
Иногда приходил мой учитель по игре на органе. На первых уроках мы занимались только небольшими упражнениями для пальцев в виде гаммы. Это было ужасно. Всё время одна и та же последовательность, и снова, и снова, и снова. Сначала только правой рукой, затем обеими руками одновременно и, наконец, ещё и ногами на басовой педали…
Чтобы показать, как я, возможно, когда-нибудь смогу играть, учитель показал после первого урока, как играют на таком инструменте – если действительно владеют игрой. Он сыграл на моём органе немецкую народную песню в сказочно быстром темпе, да так, что за его пальцами и движениями было не уследить. На моих родителей это явно произвело впечатление, и они наградили педагога бурными аплодисментами. Между тем, я не очень разделял их восторг, а скорее опасался, что этот человек может сломать мой инструмент. Но чисто из вежливости тоже пару раз похлопал.
В последующие недели и месяцы я уже достаточно скоро достиг первых успехов. Я научился играть обеими руками и с каждым разом всё быстрее. Правда, я всё равно терпеть не мог ту музыку, которую должен был играть. Немецкий песенный фонд доброй старой школы. Собственно, именно те самые песни, которые мы должны были петь ещё в начальной школе из песенного сборника, так называемого Mundorgel – «Губная гармоника». Я послушно учил стандартные песни, но играл всегда – когда заканчивал разучивать упражнения, – только свои собственные мелодии и композиции.
Так я начал мысленно слышать мелодии и ритмы, а потом пытался наиграть их на органе. Даже посмотрев фильм, я потом старался сыграть на слух мелодию, которая ещё долго крутилась у меня в голове – и из этого я извлёк для себя явно больше, чем просто беспощадную ловкость пальцев и добросовестную игру на органе. Особенно мне в этом помогли вестерны Серджио Леоне. Тогда их постоянно показывали по телевизору – в основном с Клинтом Иствудом в главной роли и в сопровождении музыки Эннио Морриконе. И это был мой мир – а не сборника Mundorgel.
Со временем я всё чаще терял интерес к исполнению тех композиций, которым учил меня преподаватель, поскольку я сам стал для себя лучшим учителем. И так, после примерно двух лет обучения, занятия прекратились. Больше никаких маршей и народных песен! Зачем играть по нотам, когда я слышу мелодии в собственной голове и потом мне нужно их только подобрать на слух? Мой преподаватель научил меня многому - я и по сей день это очень ценю, но настало время идти своим собственным путём.
Я наслаждался тем, что сочиняю музыку, и находил просто замечательным, если моя семья меня при этом слушала. Мне не нужно было говорить, но, несмотря на это, я мог себя выразить – и меня слушали. В те годы я начал влюбляться в ту музыку и в те мелодии, которые я каждый день заново для себя открывал. И мне непременно хотелось большего.
Конечно, моего домашнего органа для всего этого было мало. Тем временем, для всего, что касалось звука, ритма и тонов, этот инструмент стал слишком скучным. Кроме того, я придумал так много мелодий и песен, которые я всё-таки не мог записать.
Между тем мои родители, к несчастью, уже купили орган, а теперь мне он был не нужен. Я слышал, что уже были и синтезаторы, и драм-машины, - и что-нибудь в этом роде должно было быть и для меня. Должно быть, мои жалобы и причитания были душераздирающими и, прежде всего, изматывающими, поскольку через какое-то время орган продали и на вырученные деньги приобрели синтезатор, драм-машину и маленький микшерный пульт. Следующий шаг в новый мир. В мой мир…
Всё было меньше по размеру и круче, чем здоровенный орган. Неожиданно я смог настраивать и играть партии гитары, фортепиано, струнных, басовых и других инструментов, которых я до этого отчасти даже и не знал. После того, как я всё подключил и научился программировать синтезатор, появилась на свет моя первая песня, которую я смог сыграть, обработать и в конце записать на кассету. К счастью, композиция у меня до сих пор есть, поскольку позднее я все свои старые песни перезаписал в цифровом формате.
Название было амбициозным: «Success».
С этого момента музыка сделала для меня все остальные увлечения несущественными. Было только одно: я писал песни, сочинял музыку и записывал всё на кассеты. Рисование всё больше уходило на задний план, и даже спорт уже больше не играл в тот момент главной роли. В любую свободную минуту я сидел за своей установкой и занимался мелодиями и звуком. Наряду со своими собственными инструментальными произведениями я также начал играть известные песни и обрабатывать их так, чтобы моя музыка звучала так же, как и оригинал. Я хотел играть, как настоящие музыканты…
На стене моей детской комнаты висел постер с Рокки. Мой герой. К тому времени на рынке появились первые видеомагнитофоны, и развернулась священная война между системами. VHS или Video 2000, - это был главный вопрос. Отец сделал ставку на Video 2000 и в конце был вынужден признать себя побеждённым. Однако, что касалось выбора фильмов в видеотеках – сам аппарат продержался до 2009 года, так что в этом отношении отец тогда дальновидно сделал хороший выбор.
Для себя я открыл видеомагнитофон в качестве некого музыкального архива. Если до этого мне приходилось запоминать музыку из фильмов, чтобы потом суметь сыграть её по памяти, то теперь с видеомагнитофоном я мог снова и снова прослушивать любимые саундтреки и изучать их более точно.
А поскольку у меня из-за речевого нарушения были сложности с тем, чтобы выразить себя, то я уже достаточно рано начал все свои мысли и эмоции вкладывать в песни. Музыка стала для меня самым важным средством общения. Когда меня мучили страхи, проблемы и заботы или когда я чувствовал себя неважно, да и тогда, когда я просто был счастлив – я писал об этом инструментальную композицию. Собственно, попросту перерабатывал свои мысли и страхи в песни, после чего чувствовал себя лучше. И, как я сейчас думаю, это могло послужить причиной того, почему я к тому времени всё больше обретал уверенность в себе и мог получать от музыки столько сил, чтоб суметь справиться со всем, что меня окружало. И однажды – без особой на то причины – я снова начал разговаривать дома.
Без какого-то предупреждения, как позднее рассказывала мама, я тогда начал говорить о своей музыке. Какая она замечательная и сколько удовольствия мне всё это доставляет, - и так, одним махом, заикание перестало быть главным предметом обсуждения. По меньшей мере, под защитой родительского дома…
В школе я всё ещё находился под большим давлением. Пока я работал над своими спортивными достижениями, чтобы, скажем так, добиться уважения одноклассников, меня поджидал ещё один неожиданный удар с другой стороны: я обзавёлся очками. Теперь в школе я был ещё и очкариком – как будто заикания было мало. Украшенный печально известными очками со стандартной массивной оправой из аптечной кассы я возвращался в подавленном состоянии навстречу своей участи.
В моей школе тогда было разрешено выбрать искусство и музыку в качестве основных специальностей, что сразу сделало меня действительно хорошим учеником. На уроках музыки я всегда мог сыграть что-нибудь, а на занятиях по изобразительному искусству показывал хорошие результаты благодаря своим рисункам – естественно, особой необходимости в многословии ни одна из этих специальностей не требовала. Кроме того, я оказался, благодаря этому выбору специальности, главным образом среди честолюбиво настроенных в плане музыки детей, что явно позитивно повлияло на отношение в классе.
Разумеется, я и там всё-таки не был застрахован от насмешек и издевательств, если вдруг начинал запинаться. Из этой западни меня, в конце концов, вытащила учительница истории, которую в школе ненавидели все дети. Строгая пожилая дама, которая беспощадно отрабатывала свой урок, невзирая на ущерб. Вот что по-настоящему выводило из себя эту даму – так это несправедливость. Эта учительница определённо не была на моей стороне – вероятно, я ей нравился так же мало, как и все остальные ученики, - но она всеми силами была за то, чтоб со мной корректно обращались. Если кто-нибудь решал позабавиться на её уроках над моим заиканием, то сразу испытывал на себе силу её праведного гнева. Тем самым она давала мне на своих уроках те передышки, в которой я так отчаянно нуждался, чтоб окончательно преодолеть свой страх говорить перед другими.
Все остальные учителя на мой речевой недостаток реагировали скорее беспомощно. С одной стороны, они разрешали другим насмехаться и вдобавок ставили мне за отсутствие устной работы плохие оценки. Форма наказания, которую я не мог понять. Я тогда себя часто спрашивал – да и сейчас нередко задаю себе вопрос, - ставили бы плохие оценки по физкультуре детям в инвалидном кресле только потому, что они не могли пробежать стометровку?..
Эта учительница истории в какой-то мере оказывала мне поддержку на своих уроках и давала мне достаточно времени, которое было необходимо, чтобы внести свой вклад в занятие. И она оказала мне важнейшую помощь, в которой я тогда так нуждался: она верила, что я смогу это сделать!
И как-то раз это получилось и в школе. Оковы были сняты – заклятие разрушено. С помощью этой учительницы я словно вышел в свободное плавание и смог более или менее свободно говорить перед другими.
С этим пришла и уверенность в себе, которую я обрёл благодаря работе со своими музыкальными инструментами. С того момента, как я смог писать, обрабатывать и записывать свои песни, изменилась и моя жизнь. И точно так же, как я в один прекрасный день попросту перестал говорить – так же я заговорил снова.
Почему я назвал свою первую песню «Succes» - я и сейчас не знаю. Видимо, тогда это возникло скорее из принятия желаемого за действительное. Со своей музыкой я явно хотел добиться успеха. При этом с музыкой я достиг уже значительно большего: я снова заговорил!
© Источник
С оценками, которые я получил из-за своих, строго говоря, отсутствующих достижений по устным дисциплинам, и благодаря мнению моего учителя, что ученик из меня – более, чем очевидно - неспособный, мне в результате оставалась только неполная средняя школа. И если я уже начальную школу воспринимал чем-то вроде чистилища, то теперь казалось, будто я окончательно попал в вечный мрак. Мне предстояло худшее время моей жизни.
(читать дальше...)Воспоминания предстают передо мной, как будто всё только что произошло. Как мы с мамой в первый учебный день пришли во двор школы и сразу стали очевидцами страшной драки между двумя школьниками. Сцены, которым не было места в моём хорошо защищённом мире, и поэтому я руками и ногами был против этой школы. Но выхода не было.
Когда я сейчас сижу над этими строками и размышляю об этом, то мне делается не по себе. Ну что за безжалостный круговорот! Маленький мальчик не справляется с напряжением в начальной школы и начинает заикаться. Из-за речевого нарушения его достижения оценивают настолько низко, что он попадает только в неполную среднюю школу. И уже там он попадает в ещё худшую ловушку. То, что поджидает его в этой школе с социальным гнётом, насмешкой и подавлением, превосходит всё, что было до этого, и грозит низвергнуть мальчика в свободное падение.
И здесь я мог спастись – в этом явно суровом окружении – только спортом. На своей классной параллели я снова добился с помощью футбола и лёгкой атлетики уважения, в котором мне в остальных случаях из-за речевого недостатка было бы отказано, и я постарался, несмотря на все неудачи, настолько улучшить свои результаты, чтоб я как-нибудь смог ещё попасть в реальную школу. И мне это удалось. После года в аду мне удалось по завершении пятого класса перейти в реальную школу. И всё-таки ещё сохранилась надежда, что забрезжит свет в моей на тот момент очень мрачной жизни...
© Источник
МУЗЫКА КАК ЯЗЫК
По сути дела, я дитя 80-х годов и к тому времени впитал в себя всё, что в музыкальном мире разрешалось транслировать. По телевизору показывали передачи, которые никому нельзя было пропустить: хитпарад по ZDF, Disco с Ильей Рихтером и, конечно, с 1983 года – передача Formel Eins – Формула 1 - с Петером Илльманном и позднее - с Ингольфом Люком. А из стереосистемы в нашем доме раздавалась музыка кантри на кассетах, которые отец записывал с радио.
Моя первая пластинка, которую я купил на свои собственные деньги, принадлежала группе Trio - Da Da Da. (читать дальше...)Звучание их песен – как я потом узнал – основывалось на детском синтезаторе Casio… Был ли это бит Da Da Da или какая-нибудь другая объявленная Дитером Томасом Хеком песня – в один прекрасный день меня, пятиклассника, просто одолело желание научиться играть на музыкальном инструменте.
Родители, которые в то время старались исполнять все мои желания, не стали долго медлить и выполнили мою просьбу. Им было важно сделать всё, что могло бы привнести немного «нормальности» в мою необычную в остальном жизнь. И как бы много я сегодня ни размышлял о своем выборе музыкального инструмента тогда, я все равно не могу полностью объяснить, почему им стал орган. Возможно, мою запоздалую благодарность стоит выразить Штефану Реммлеру и его простому синтезатору Casio…
Но это был даже не синтезатор, это был домашний орган – и притом с двумя мануалами для басов и ритмического сопровождения. Должен был быть такой инструмент, вроде стандартного органа для вечно улыбающихся артистов-массовиков, который зарабатывают между делом на днях рождения и на свадьбах. Но пусть будет так.
Тогда у моей семьи в финансовом плане всё было более или менее хорошо. Мы не могли похвастаться какими-то богатствами, но и настоящего недостатка денег не испытывали. Разумеется, этот удивительный инструмент, который я себе выбрал, уже тогда был достаточно дорогим. Конечно, возникал вопрос, действительно ли мы могли бы себе позволить отдать за орган несколько тысяч марок. Ответ нашёлся быстро: нет.
Итак, было решено поначалу взять инструмент напрокат. И если он мне действительно понравится, и я через пару недель не разберу его со скуки, то через несколько лет инструмент можно было бы и купить. Мудрое решение, тем более что я как раз находился в том возрасте, когда желания, настроения и взгляды меняются каждую минуту, - что учёные с радостью называют термином «препубертатный».
И скоро наступил день, когда нам должны были привезти инструмент. Мои родители нашли учителя, который также помог нам подобрать орган, а поскольку инструмент был необычайно крупный и тяжелый, привезти его должны были на большом грузовике. Я и сегодня помню, как стоял на кушетке прямо у окна, примяв мамины цветы к оконному стеклу, и наблюдал, когда же наконец появится этот грузовик. И потом – после нескончаемой вечности – он показался. Погрузочная платформа транспортёра поднялась, и там стояла она – огромная, упакованная в картон колода. Несколько человек тащили это чудище на лестничную клетку и через нашу квартиру – в мою детскую комнату. Мама подписала пару бланков, и теперь штуковина стояла у меня комнате.
Я был совершенно пленён видом органа. Инструмент был чуть ли не с меня ростом, и когда я в первый раз сел за него, то казался себе капитаном Кирком на звездолёте «Энтерпрайз». Столько кнопок и регуляторов я ещё никогда не видел. Я подключил орган к розетке и включил инструмент. Послышался глубокий насыщенный звук, и у регуляторов и переключателей загорелось множество огоньков и лампочек. Я нажал какую-то клавишу и услышал первый звук. Мечта…
Я ещё помню, как улыбающаяся мама стояла в моей комнате и, очень счастливая, смотрела на меня. Затем она всё-таки вышла из комнаты, оставив меня наедине с моим счастьем.
Естественно, я не играл каких-то мелодий, не говоря уже о песнях. Я скорее без разбора бренчал, пробуя бесчисленные кнопки, огоньки и переключатели, и каждый раз с любопытством ожидал, какие звуки прозвучат при нажатии на разные клавиши. Я быстро нашёл ритмический модуль и производил какие-то, вероятно, ужасно звучащие мелодии, пока мама не приоткрыла осторожно дверь и не попросила деликатно чуть-чуть убавить звук на органе.
В последующие дни я всё более отчётливо чувствовал, каким важным должен стать для меня этот инструмент. У меня было то, с чем мне не нужно было говорить. То, с помощью чего я просто мог играть музыку – и меня даже слушали, хотя всё это было ещё только очень произвольно, без особого ориентира, да и звучало косо. Зато я мог заниматься тем, чего мне очень хотелось – и я мог при этом молчать.
Если бы было по-моему, то мне не нужен был бы учитель, чтобы научиться играть на органе. На тот момент мне вполне хватало простого треньканья на инструменте. Но сегодня я рад тому, что родители всё-таки настояли на учителе, поскольку только с помощью уроков я понял в конце, чем я занимался, и смог таким образом перекладывать на музыку те вещи, которые я без посторонней помощи никогда не смог бы осилить.
Иногда приходил мой учитель по игре на органе. На первых уроках мы занимались только небольшими упражнениями для пальцев в виде гаммы. Это было ужасно. Всё время одна и та же последовательность, и снова, и снова, и снова. Сначала только правой рукой, затем обеими руками одновременно и, наконец, ещё и ногами на басовой педали…
Чтобы показать, как я, возможно, когда-нибудь смогу играть, учитель показал после первого урока, как играют на таком инструменте – если действительно владеют игрой. Он сыграл на моём органе немецкую народную песню в сказочно быстром темпе, да так, что за его пальцами и движениями было не уследить. На моих родителей это явно произвело впечатление, и они наградили педагога бурными аплодисментами. Между тем, я не очень разделял их восторг, а скорее опасался, что этот человек может сломать мой инструмент. Но чисто из вежливости тоже пару раз похлопал.
В последующие недели и месяцы я уже достаточно скоро достиг первых успехов. Я научился играть обеими руками и с каждым разом всё быстрее. Правда, я всё равно терпеть не мог ту музыку, которую должен был играть. Немецкий песенный фонд доброй старой школы. Собственно, именно те самые песни, которые мы должны были петь ещё в начальной школе из песенного сборника, так называемого Mundorgel – «Губная гармоника». Я послушно учил стандартные песни, но играл всегда – когда заканчивал разучивать упражнения, – только свои собственные мелодии и композиции.
Так я начал мысленно слышать мелодии и ритмы, а потом пытался наиграть их на органе. Даже посмотрев фильм, я потом старался сыграть на слух мелодию, которая ещё долго крутилась у меня в голове – и из этого я извлёк для себя явно больше, чем просто беспощадную ловкость пальцев и добросовестную игру на органе. Особенно мне в этом помогли вестерны Серджио Леоне. Тогда их постоянно показывали по телевизору – в основном с Клинтом Иствудом в главной роли и в сопровождении музыки Эннио Морриконе. И это был мой мир – а не сборника Mundorgel.
Со временем я всё чаще терял интерес к исполнению тех композиций, которым учил меня преподаватель, поскольку я сам стал для себя лучшим учителем. И так, после примерно двух лет обучения, занятия прекратились. Больше никаких маршей и народных песен! Зачем играть по нотам, когда я слышу мелодии в собственной голове и потом мне нужно их только подобрать на слух? Мой преподаватель научил меня многому - я и по сей день это очень ценю, но настало время идти своим собственным путём.
Я наслаждался тем, что сочиняю музыку, и находил просто замечательным, если моя семья меня при этом слушала. Мне не нужно было говорить, но, несмотря на это, я мог себя выразить – и меня слушали. В те годы я начал влюбляться в ту музыку и в те мелодии, которые я каждый день заново для себя открывал. И мне непременно хотелось большего.
Конечно, моего домашнего органа для всего этого было мало. Тем временем, для всего, что касалось звука, ритма и тонов, этот инструмент стал слишком скучным. Кроме того, я придумал так много мелодий и песен, которые я всё-таки не мог записать.
Между тем мои родители, к несчастью, уже купили орган, а теперь мне он был не нужен. Я слышал, что уже были и синтезаторы, и драм-машины, - и что-нибудь в этом роде должно было быть и для меня. Должно быть, мои жалобы и причитания были душераздирающими и, прежде всего, изматывающими, поскольку через какое-то время орган продали и на вырученные деньги приобрели синтезатор, драм-машину и маленький микшерный пульт. Следующий шаг в новый мир. В мой мир…
Всё было меньше по размеру и круче, чем здоровенный орган. Неожиданно я смог настраивать и играть партии гитары, фортепиано, струнных, басовых и других инструментов, которых я до этого отчасти даже и не знал. После того, как я всё подключил и научился программировать синтезатор, появилась на свет моя первая песня, которую я смог сыграть, обработать и в конце записать на кассету. К счастью, композиция у меня до сих пор есть, поскольку позднее я все свои старые песни перезаписал в цифровом формате.
Название было амбициозным: «Success».
С этого момента музыка сделала для меня все остальные увлечения несущественными. Было только одно: я писал песни, сочинял музыку и записывал всё на кассеты. Рисование всё больше уходило на задний план, и даже спорт уже больше не играл в тот момент главной роли. В любую свободную минуту я сидел за своей установкой и занимался мелодиями и звуком. Наряду со своими собственными инструментальными произведениями я также начал играть известные песни и обрабатывать их так, чтобы моя музыка звучала так же, как и оригинал. Я хотел играть, как настоящие музыканты…
На стене моей детской комнаты висел постер с Рокки. Мой герой. К тому времени на рынке появились первые видеомагнитофоны, и развернулась священная война между системами. VHS или Video 2000, - это был главный вопрос. Отец сделал ставку на Video 2000 и в конце был вынужден признать себя побеждённым. Однако, что касалось выбора фильмов в видеотеках – сам аппарат продержался до 2009 года, так что в этом отношении отец тогда дальновидно сделал хороший выбор.
Для себя я открыл видеомагнитофон в качестве некого музыкального архива. Если до этого мне приходилось запоминать музыку из фильмов, чтобы потом суметь сыграть её по памяти, то теперь с видеомагнитофоном я мог снова и снова прослушивать любимые саундтреки и изучать их более точно.
А поскольку у меня из-за речевого нарушения были сложности с тем, чтобы выразить себя, то я уже достаточно рано начал все свои мысли и эмоции вкладывать в песни. Музыка стала для меня самым важным средством общения. Когда меня мучили страхи, проблемы и заботы или когда я чувствовал себя неважно, да и тогда, когда я просто был счастлив – я писал об этом инструментальную композицию. Собственно, попросту перерабатывал свои мысли и страхи в песни, после чего чувствовал себя лучше. И, как я сейчас думаю, это могло послужить причиной того, почему я к тому времени всё больше обретал уверенность в себе и мог получать от музыки столько сил, чтоб суметь справиться со всем, что меня окружало. И однажды – без особой на то причины – я снова начал разговаривать дома.
Без какого-то предупреждения, как позднее рассказывала мама, я тогда начал говорить о своей музыке. Какая она замечательная и сколько удовольствия мне всё это доставляет, - и так, одним махом, заикание перестало быть главным предметом обсуждения. По меньшей мере, под защитой родительского дома…
В школе я всё ещё находился под большим давлением. Пока я работал над своими спортивными достижениями, чтобы, скажем так, добиться уважения одноклассников, меня поджидал ещё один неожиданный удар с другой стороны: я обзавёлся очками. Теперь в школе я был ещё и очкариком – как будто заикания было мало. Украшенный печально известными очками со стандартной массивной оправой из аптечной кассы я возвращался в подавленном состоянии навстречу своей участи.
В моей школе тогда было разрешено выбрать искусство и музыку в качестве основных специальностей, что сразу сделало меня действительно хорошим учеником. На уроках музыки я всегда мог сыграть что-нибудь, а на занятиях по изобразительному искусству показывал хорошие результаты благодаря своим рисункам – естественно, особой необходимости в многословии ни одна из этих специальностей не требовала. Кроме того, я оказался, благодаря этому выбору специальности, главным образом среди честолюбиво настроенных в плане музыки детей, что явно позитивно повлияло на отношение в классе.
Разумеется, я и там всё-таки не был застрахован от насмешек и издевательств, если вдруг начинал запинаться. Из этой западни меня, в конце концов, вытащила учительница истории, которую в школе ненавидели все дети. Строгая пожилая дама, которая беспощадно отрабатывала свой урок, невзирая на ущерб. Вот что по-настоящему выводило из себя эту даму – так это несправедливость. Эта учительница определённо не была на моей стороне – вероятно, я ей нравился так же мало, как и все остальные ученики, - но она всеми силами была за то, чтоб со мной корректно обращались. Если кто-нибудь решал позабавиться на её уроках над моим заиканием, то сразу испытывал на себе силу её праведного гнева. Тем самым она давала мне на своих уроках те передышки, в которой я так отчаянно нуждался, чтоб окончательно преодолеть свой страх говорить перед другими.
Все остальные учителя на мой речевой недостаток реагировали скорее беспомощно. С одной стороны, они разрешали другим насмехаться и вдобавок ставили мне за отсутствие устной работы плохие оценки. Форма наказания, которую я не мог понять. Я тогда себя часто спрашивал – да и сейчас нередко задаю себе вопрос, - ставили бы плохие оценки по физкультуре детям в инвалидном кресле только потому, что они не могли пробежать стометровку?..
Эта учительница истории в какой-то мере оказывала мне поддержку на своих уроках и давала мне достаточно времени, которое было необходимо, чтобы внести свой вклад в занятие. И она оказала мне важнейшую помощь, в которой я тогда так нуждался: она верила, что я смогу это сделать!
И как-то раз это получилось и в школе. Оковы были сняты – заклятие разрушено. С помощью этой учительницы я словно вышел в свободное плавание и смог более или менее свободно говорить перед другими.
С этим пришла и уверенность в себе, которую я обрёл благодаря работе со своими музыкальными инструментами. С того момента, как я смог писать, обрабатывать и записывать свои песни, изменилась и моя жизнь. И точно так же, как я в один прекрасный день попросту перестал говорить – так же я заговорил снова.
Почему я назвал свою первую песню «Succes» - я и сейчас не знаю. Видимо, тогда это возникло скорее из принятия желаемого за действительное. Со своей музыкой я явно хотел добиться успеха. При этом с музыкой я достиг уже значительно большего: я снова заговорил!
© Источник
@темы: unheilig, als Musik meine Sprache wurde, der graf, а-ахен!
-
-
02.03.2014 в 00:48Очень понимаю то, как музыка или танец - становятся языком, средством выразить себя...
У меня тоже была такая строгая, неприятная, но очень справедливая учительница в старшей школе.)))