Великий философ Людвиг Витгенштейн по достоинству оценил один совет, который ему дали в один из его редких визитов в Тринити-колледж. Сидя за обедом во главе стола, он рассматривал великолепный пудинг, густой и тщательно взбитый. Поскольку он очень долго и тщательно изучал внешность этого десерта, один из сотрудников не выдержал, наклонился к нему и сказал:
— Если вы заглянете чуть глубже, найдете персик.
Витгенштейн сказал, что этот совет превосходит все философские рекомендации и указания, полученные им в Кембридже.
«Крохотный рассказ Ричарда Лаймона "Ванна" — отличный способ отвлечься на пять минуток и развлечься. Это легкое и сочное хоррор-чтиво, которое, к тому же, умело удивляет.
Услышал я про рассказ во время очередной встречи нашего Клуба любителей фантастики и хоррора. Причем отрекомендовали его так: хотите "сплэттер и мясо" — читайте "Ванну". Ожидая радостную расчленёнку я принялся читать.
Итак, сюжет. Молодая сексапильная женушка наставляет мужу рога (что характерно, муж — писатель ужасов). Муж на писательскую тусовку, красотка — к телефону, вызывает любовника-бодибилдера. Лаймон живописует, как порочная красотка, настраивает себя к приходу любовника: ласкает себя, отправляется в ванную комнату и попадает под очарования десятка отражений собственного нагого тела. По приходу любовника, в сцене секса в ванной, Лаймон откровенно переходит грань между возбуждающей эротикой и порнографией. Я предупреждал — этот рассказ "чтиво". Но мы то ждем возвращения мужа и кровавой расправы?
Но не так прост Лаймон, пусть и играет с читателем в дурачка. Неожиданно рассказ оборачивается совсем уж герметичным ужасом в духе "Игры Джералда" Стивена Кинга. Однако и это не конец. Нас ждет еще несколько феерических поворотов сюжета, которые вызвали у меня желание наградить Лаймона овацией. И, да, расчленёнка все-таки будет И все это не без своеобразного ершистого и, что уж скрывать, пошловатенького юмора.
В общем, рассказ понравился. А пошляк-Лаймон оказался еще и Лаймоном-хитрецом, которому так приятно позволить обвести себя вокруг пальца».
«Кто-то видит оранжевый свет, а кто-то видит оранжевые вывески, — пишет Мишенин. — И тот, кто видит оранжевый свет, не может устоять и не сделать то, что просят от него люди, благодаря которым этот свет льется, извивается и лучится, как бы это страшно, чудовищно или сложно бы не было… А те, кто не видит, придумывает объяснения для Оранжевого света вроде употребления сильнодействующих галлюциногенов или состояний гипноза». Уже почти 40 лет он отбывает пожизненное, а легенда о нём вдохновляет биографов, режиссёров, художников, музыкантов и поэтов.
Обычный мужчина знает о спагетти немного: варить две-три минуты, хранить в сухом темном месте. Японский писатель Харуки Мураками знает о них чуть больше.
«Дядюшка Бунми, который помнит свои прошлые жизни»
«Дядюшка Бунми страдает острой почечной недостаточностью и решает провести остаток дней у родственников в деревне. Здесь ему являются призраки умершей жены и пропавшего сына и принимают его в свои крылатые объятья. Раздумывая над причинами своей болезни, дядюшка Бунми вместе со своей семьей пересекает джунгли и достигает пещеры на вершине горы, где родилась его первая жизнь…»
...Идеал Нам шумом белых крыл себя являл, Он близок был — лишь руку протяни! На пустяки растрачивая дни, Мы в грезах разуверились давно. Но наше место нам сохранено. В ночи не гаснет ни одна звезда, Преобразиться нам дано всегда. Добро, пусть в помыслах, есть жизнь и свет, Жизнь в Господе, а значит — смерти нет. Зло, по своей природе, прах и тлен — Мы всякий миг вольны расторгнуть плен; А грезы, канувшие в мглу времен, Есть истинная жизнь, а эта — сон.
«История в «Любви» простая. Учителя музыки Жорж (Жан-Луи Трентиньян) и Анна (Эмманюэль Рива) прожили вместе всю жизнь. Сейчас им за восемьдесят. Анна заболевает, ее разбивает прогрессирующий паралич. Жорж пытается нанять сиделок, но понимает, что от них Анна не может получить и малой толики искреннего участия. Оставив преподавание, он всецело посвящает себя заботам о жене, которую не может отправить в больницу или в дом престарелых, на чем настаивает их взрослая дочь (Изабель Юппер), время от времени навещающая родителей.
На первый взгляд — обычная семейная драма. Ханеке находит незабываемый (так и хочется написать — единственно верный) способ рассказать ее.
Читать дальше...Авторская оптика очень прозрачна. Никаких двусмысленностей или опосредований наподобие закадровой музыки, скоростного монтажа, мелодраматизма, флэшбеков, актерского надрыва. В ранних фильмах такой взгляд обращался предельной жестокостью. Ханеке не отводит объектив от самых жутких сцен, при этом последовательно избегая экранных «аттракционов» — показывает насилие через точно отмеренные реакции героев, через звук, отчего подобные эпизоды не становятся менее страшными: режиссер последовательно и умело разрушает стереотипы, заложенные в сознании зрителя доминирующей культурой предсказуемых финалов. Эстетика шока превалировала в его «трилогии замерзания» в 1990-х («Седьмой континент» — «Видеопленки Бенни» — «71 фрагмент хронологии случая») и достигла апогея в «Забавных играх», всерьез перепугавших каннскую публику.
В целом, Ханеке работает с Воображаемым зрителя с тонкостью и умением, каких европейское кино не видело со времен Бунюэля. Он называет свой подход «антипсихологическим» с полным правом: герои и их реакции никогда не заполняют смысловое поле фильма целиком, в драматургии и в основных характерах всегда остаются продуманные зияния и недосказанности, не поддающиеся однозначной интерпретации. Той же цели служит визуальное отстранение: камера во всех его фильмах максимально статична, преобладают крупные и средние планы, второстепенные эпизоды могут тянуться намеренно долго. По мнению автора, это «пробелы, заставляющие зрителя привносить в фильм собственные мысли и чувства». Расчет оправдывается: такого рода лакуны и ритмические сбивки служат мощнейшими стимулами зрительского сознания.
Все это верно и для «Любви». Она узнаваема стилистически и в то же время радикально отличается от того, что режиссер снимал ранее. Как и большинство его предыдущих фильмов, это камерная драма: практически все действие проходит в квартире Анны и Жоржа. Из пространств, создаваемых Ханеке, обычно нет выхода — ни сюжетного, ни метафизического. В замкнутых интерьерах намного удобнее исследовать человеческую природу, однако предмет исследования на сей раз необычный. Ждешь привычно жестокого завершения — но автор гениально нарушает даже собственные правила.
Это ему не удалось бы без Трентиньяна и Рива. Ханеке вернул их из профессионального небытия. Трентиньян, прославившийся после роли в «Мужчине и женщине» Клода Лелуша (1966), не снимался последние 10 лет после гибели дочери. Рива навсегда вошла в историю кинематографа, еще в 1959 году сыграв в шедевре Алена Рене «Хиросима, любовь моя», но с тех пор ни одной сколь-нибудь значительной роли у нее не было. Они оба полностью соответствуют задачам фильма: играют скупо и сдержанно, физиологически точно — каждый жест, каждая интонация выверены до полной естественности, которая свойственна только детям, животным и великим актерам.
Как заметил французский философ Ален Бадью, любовь — это конструирование истины. Ханеке, не переставая быть отстраненным, холодноватым аналитиком, показывает долгое и мучительное приближение Жоржа и Анны к их истине — истине Двоих; однако момент, когда они достигают ее, находится за пределами какой бы то ни было обусловленности — в том числе вне досягаемости маятника жизни и смерти.
Полночь. Кинжалами сновидений приколотая к блестящим глазам. Не кричи от боли: как полотнища плещутся облака. Шелковый плат, так растянули ее между нами, чтоб плясать нам от темна до темна. Черную флейту смастерили они для нас из живейшего дерева, и скоро придет танцовщица. Пальцы, вытканные из пены морской, вложит в наши глаза: кто здесь еще плачет? Никто. И счастливо кружит она, и взрываются огненные литавры. Перстни разбрасывает она, мы их ловим, нанизывая на кинжалы. И обручаемся так? И будто, разбиваясь вдребезги все звенит, и только теперь я знаю: ты не умрешь мерцающей этой смертью, расцветшею словно мальва.
«Человек из земли пришел и в землю уйдет. Его путешествие начинается и заканчивается во тьме. Однажды нам всем придется пройти через эту тьму, чтобы достичь света».
Есть у индийцев такой проникновенный, совсем не индийский фильм. В нем нет ни песен, ни танцевальных номеров. Но есть переплетение подлинных чувств, есть потрясающая история Учителя и ученика. Две половины единого целого, один мир на двоих. Он стал ее зрением и слухом во внешнем мире, она стала его глазами, позволившими увидеть свет его внутреннего мира. Их союз — для него последний, а для нее единственный шанс познать себя и жизнь.
«Люди празднуют победу, а мы праздновали провал. Пока мы ели мороженое, ты рассказал мне историю паучка, который с нескольких попыток смог построить себе дом. В конце концов неудача — первая ступень на пути к успеху. И я все еще поднимаюсь по этим ступеням».
Так спи, мои глаза еще открыты. Все чаши ливня, кажется, пусты. Ночь сердце будет трогать, сердце — жито. Но слишком поздно, жница, для косы. Так снежно-бел ты, ветер небосвода! Бело, что отнято, бело, что есть! Ты знаешь счет часам, я знаю годы. Мы пили ливень, ливень пили здесь.
И вот вы убили душу и препирались о ней. Коран, сура «Корова», аят 72
«Я счастлив, что я красный! Цвет — это прикосновение глаза, слово, звучащее в темноте. Тысячи лет я слушаю, как разговаривают души, и потому смею утверждать, что коснуться меня — все равно что коснуться ангела. Я виден везде. Жизнь начинается со мной и возвращается ко мне. Я раскрашиваю мир и говорю ему: "Будь!" И он становится моего — кровавого — цвета».
«Любовь — это способность видеть невидимое и ощущать отсутствующее».